Дзиппэнся Икку. На своих двоих по тракту Токайдо
(Перевод А. Ю. Борькиной)
Начало путешествия
«Цветы мисканта белым облаком покрыли равнину Мусасино» — так писали поэты в те далекие времена, когда людей приводили в восхищение хижины на берегу залива или птицы, в сумерках улетающие с болота, и когда никто даже не думал любоваться вечерним видом на веселые кварталы Эдо. Теперь же, когда и в воде, поднятой из колодца, может оказаться рыба, в Эдо строятся все новые побеленные амбары, в которых уже нельзя, как прежде, бесплатно хранить соленья и соломенные мешки для риса. Дошло до того, что плату берут даже за хранение сломанных зонтиков — настолько в городе стало мало свободного места. Так процветают в наши дни столичные землевладельцы. Провинциалам же кажется, что дорога в новую столицу, должно быть, усыпана золотыми и серебряными монетами, поэтому бесчисленное их множество отправляется в Эдо на заработки.
Одним из таких был и беспечный Ядзиробэй Тотимэнъя из провинции Суруга . Родители его занимались торговлей. В средствах Ядзиробэй стеснен не был, но интересовали его только выпивка да женщины из веселых кварталов. А в довершение всего влюбился он в молодого актера по прозвищу Хананоскэ, из бродячей труппы Тарасиро Ханамидзу. Полностью отдавшись этому увлечению, которое доставляло ему такую радость, словно он откопал котелок, полный золота, болван Ядзиробэй, разбрасываясь деньгами направо и налево,оказался разорен до нитки. В конце концов пришлось ему вместе со своим возлюбленным со всех ног улепетывать из родного города.
Выросли долги
Так, как высится Фудзи.
Что тут поделать?
Бежали из Суруга
Под покровом ночным.
Итак, отказавшись от своей веселой и приятной, словно чай сорта Асикубо , жизни в Суруга, Ядзиробэй и Хананоскэ наконец добрались до Эдо, где и поселились в небольшом домике в Хаттёбори, в районе Канда. У них оставались кое-какие сбережения, на которые можно было существовать, они питались рыбой, выловленной в прибрежных водах, и пили дорогое сакэ из «Тосима» , в те дни популярное в столице, а бочки из-под него использовали в качестве тазов для умывания. В конце концов они истратили все свои деньги до последней монетки.
Тогда Ядзиробэй, решив, что так дальше продолжаться не может, объявил Хананоскэ, что тот уже совершеннолетний, и, причесав и переодев того так, как полагается выглядеть взрослому мужчине, дал ему новое имя — Китахати. Затем он отдал Китахати в услужение одному из торговцев, и тот, с самого начала проявив себя как уверенный и хваткий работник, завоевал расположение хозяина лавки и вскоре сколотил небольшое состояние. Сам же Ядзи, вновь вспомнив то, чему когда-то учился на родине, стал рисовать на продажу картины маслом, да тем и жил. Питался он от случая к случаю, когда к нему заходили бродячие торговцы, да и покупал только толченый рис, измельченные бобы натто и мясо моллюсков. При такой жизни лишних денег у него, ясное дело, не водилось. Одежда, в которой он ходил еще в Суруга, совсем износилась, а из порванного рукава торчала ватная подкладка.
Собутыльники Ядзи, видя, в каком плачевном состоянии находится их товарищ, посоветовали ему жениться. Вскоре ему сосватали женщину по имени О-Фуцу, она была старше Ядзи и прислуживала в одном из богатых домов. Как говорится в пословице, на каждый котел найдется своя крышка, так и О-Фуцу, оказывается, прекрасно подошла Ядзи. Она изо всех сил заботилась о нем, штопала громадные, словно волчья пасть, прорехи на его одежде и усердно выполняла всю нелегкую работу по дому. Ядзиробэй был чрезвычайно доволен своей женитьбой, он даже решил, что ему стоит изменить образ жизни — так, он стал раньше ложиться.
Но прошло уже десять лет, а батат так и не превратился в угря — Ядзи был все так же беден, однако оставался при этом беспечным и постоянно острил по этому поводу, хотя шутки у него были весьма плоские. Жилище его превратилось в место попоек всех окрестных бездельников, в кухонном стоке постоянно валялись пустые бутылки из-под сакэ, в доме все время шумели, бренчали на сямисэне и горланили песни так, что суп мисо скисал в мисках.
Однажды, когда Ядзи не было дома и О-Фуцу готовила на кухне, в заднюю дверь заглянула О-Тёма, полная женщина в фартуке с узким пояском, жившая в одном из соседних переулков.
— О-Фуцу, будь так добра, одолжи немножко соевого соуса! Опять шумели у вас вчера ночью. Видела, как твой муженек наклюкался. Не вернулся еще, да? Недавно вот пришел он, уже когда стемнело, да как начнет ломиться в ворота, аж доски затрещали! Его даже жена нашего хозяина выругала. Хотя мой такой же болван, да и сам хозяин тоже хорош. Как начнет орать, чтобы, мол, не задерживали плату за жилье! Да если уж ты такой строгий, так хоть бы мостки над канавой заменил, все доски уже прогнили, сколько раз мы его просили. А как он убирает собачье дерьмо только перед своим домом! Что люди-то подумают? А, О-Кун? — с этими словами О-Тёма повернулась к женщине, сидевшей на крыльце дома напротив и кормившей ребенка грудью.
Та вскоре подошла к О-Фуцу и О-Тёма.
— Вы бы не кричали так громко о таких-то вещах, — сказала О-Кун. — А то вон тот лысый грубиян из дальних домов как раз к уборной идет, еще услышит и расскажет все жене хозяина, подхалим проклятый. Везде сует свой нос, все-то он знает, что у кого да как. А вы слышали, оказывается, девица, которая поселилась недавно вон в том доме, это младшая сестра жены хозяина. Представляете, говорят, что она прислуживала в каком-то богатом доме. Ну, по ней сразу видно. Как она себя ведет — уму непостижимо. Позавчера вот пошла она наниматься на службу в какой-то дом в Ситая , да так вырядилась, вы не поверите! Не зря, верно, болтают, что она любовница одного пожилого приезжего господина — на одежду не меньше двадцати рё тратит. Нет, вы представляете, с такой-то рожей — и чья-то любовница! Ха-ха-ха, да раз уж эту с ее жидкими волосенками и наростами на ушах кто-то содержит, то мы уж и подавно смогли бы стать чьими-нибудь любовницами! О-Фуцу, а Ядзи еще не вернулся? Ой, вот и он, легок на помине.
С этими словами О-Кун, а вслед за ней и О-Тёма засобирались по домам. Как только они скрылись из виду, к дому действительно подошел Ядзи.
— Ну конечно, опять эта проклятая шавка дрыхнет у нашего дома! — недовольно указал на спящую около входа собаку Ядзи. — О-Фуцу, чаю вскипятила?
— Ах, опять ты пил, не закусывая!
— Знамо дело, я ж ведь в кабак ходил, а не в закусочную.
— Еще приходил опять человек от Китахати, чего ему нужно, в самом деле?
— Да Китахати просил у меня денег взаймы.
— Глупость какая! В чем дело?
— Просто ему недавно пришлось из-за пожара переехать во временное жилье, а он ко всему еще и хозяйские денежки растратил, немного, правда. Если все откроется, уволят его, как пить дать. А это сейчас ох как некстати. Ты спросишь почему? Я тебе отвечу: да потому, что приказчика той лавки, где служит Китахати, на днях хватил удар, и он помер. А хозяин-то у них тоже не промах, даром что старикашка, а женился на молодой и красивой. Да только у него тоже здоровьишко слабое, глядишь, помрет не сегодня-завтра. Вот Китахати и решил взять эту вдовушку в оборот. Если все получится, он страшно разбогатеет. Он бы тогда нас не забыл, я и сам рад бы помочь, да только денег нет — что тут поделаешь! Ладно, О-Фуцу, пожрать-то дашь? Есть чего к рису?
— Есть бульон из выжимок тофу .
— Это вообще съедобно? Ладно, хоть резать не надо, и на том спасибо.
С этими словами Ядзи зажег фонарь, поскольку уже начало темнеть, и только было собрался сесть ужинать, как вдруг в дверях показалась незнакомая фигура. Это был мужчина лет пятидесяти в дорожном одеянии.
— Извините за беспокойство, — заговорил незнакомец, — здесь ли проживает господин Ядзиробэй из Суруга?
— Да, вот он, — ответила О-Фуцу. — А вы кто такой и что вам от него нужно?
— О, не волнуйтесь! Я ему зла не желаю, — с этими словами незнакомец вошел в комнату, ведя за собой женщину лет тридцати. Ядзиробэй наблюдал за ними, затаив дыхание, и вдруг вскочил, как громом пораженный.
— Да это ж Хётадзаэмон с сестрой!
— Да я не Хётадзаэмон, а Хэйгодзаэмон, — возразил гость.
— Хэйгодзаэмон, конечно. Чего пожаловал?
— Экий ты грубиян, Ядзи. А я вот, между прочим, сестру тебе в жены привез. Удивляешься? А я тебе сейчас все объясню! Ты ведь, еще когда в Суруга жил, с моей сестрой спутался — она мне все потом рассказала. Я, понятное дело, ужасно разозлился, да и она хороша: твердит, мол, ни за кого, кроме Ядзи, замуж не пойду. Ну, О-Тако у меня единственная сестра, так что я поуспокоился и решил, пусть выходит замуж за того, кого любит. Вот и привез ее сюда, к тебе. Ты уж позаботься о ней. А теперь давайте-ка все это отпразднуем да выпьем свадебного сакэ. Ну же, скорее!
— Ой-ой-ой, а я ведь ничего и не знаю о тебе, муженек, кто ты да откуда! — всплеснула руками О-Фуцу. — Так ведь если все это правда, что вы говорите, дескать, Ядзи поклялся вашей сестре в вечной любви, а потом обманул ее и бросил, то так глупо с вашей стороны теперь приезжать и пытаться женить его на ней! Сестра сестрой, да был бы еще приличный мужчина, а то этот — рожа смуглая, вся заросшая щетиной, глазенки злые, рот большой, от груди до живота лишаи, на ногах болячки круглый год, по ночам изо рта воняет. Жизнь вот вынудила за него замуж пойти — сама теперь мучаюсь.
— Эй! Ты что же такое про собственного мужа болтаешь! — возмутился Ядзи.
— Ха-ха-ха! Мужчины ведь они как — готовы сойтись с любой, хоть кривой, хоть косой. И мой муженек, должно быть, со многими путался, да только ведь разве назовешь его приятным мужчиной? Вы первые, кто за ним вдогонку пустился, — продолжала О-Фуцу. — Что-то многовато жен собралось для такой маленькой комнатенки, глядишь, так и полы провалятся, а тогда домовладелец нас сразу всех и выселит, а здесь откроет лавку. Давайте-ка, пока никто вас не видел, возвращайтесь туда, откуда явились!
— Ох, рот-то у тебя закроется наконец или как? Ты вообще кто такая? — спросил Хэйгодзаэмон.
— Да я ведь и есть жена Ядзи, — ответила О-Фуцу.
— Какая еще жена?! Так ты что, еще и женат, негодяй?! Глаза бы мои тебя не видели! — воскликнул Хэйгодзаэмон. — Ну, тут уж ничего не поделаешь, вот сейчас я тебя свяжу как следует, Ядзи, и повезу обратно в Суруга, — с этими словами он достал из кармана крепкую веревку, которой связывают преступников, и набросился на Ядзи.
— Эй-эй, зачем же связывать-то! — взвился Ядзи. — Разве это преступление — жениться?! Возмутительно! Размахался тут своим тупым ножичком, того и гляди разрубит напополам, как пить дать!
— Что-то ты слишком много возомнил о себе, Ядзи. Слушай внимательно, — начал свой рассказ Хэйгодзаэмон. — Мы с сестрой приехали сейчас по распоряжению главного советника правителя Суруга. Все потому, что Ёкоска Рикинда, один из тех, кто ему служит, захотел жениться на моей сестре и прислал к нам сватов. Поскольку лучшего жениха и пожелать нельзя было, мы быстро сговорились и даже успели обменяться свадебными подарками, как вдруг сестра напрямик заявляет, что, дескать, пообещала Ядзи стать его супругой, и как мы ее ни уговаривали, отказалась выходить замуж за Ёкоска Рикинда. Представляешь, как я был удивлен? Ну, делать нечего, отправился я к Рикинда и говорю, мол, знать не знал, ведать не ведал, что сестра водила шашни с этим самым Ядзи, а иначе никогда бы дело так далеко не зашло. Говорю, сестра не хочет замуж ни за кого, кроме этого своего любовника. Так что, продолжаю, мне ничего не остается, как отрубить ей голову и преподнести вам. Но Рикинда ответил, что этим делу не поможешь — дескать, поскольку о свадьбе уже было объявлено всем родственникам и друзьям, то никакие, даже самые глубокие, извинения не смогут восстановить его пошатнувшуюся репутацию. Поэтому, продолжал он, я не вижу другого выхода, кроме как сразиться с тобой в поединке. И когда я, тоже преисполнившись решимости, уже принял его вызов встретиться следующим вечером на берегу реки Абэкава , тут вдруг нас обоих вызвали к главному советнику правителя Суруга. Тот пристыдил нас, сказав, что мы, собравшись сразиться из-за личной вражды, тем самым только предаем своего господина, который выплачивает нам жалование. Затем он рассудил, что, так как я не знал о тайном любовнике сестры, из-за которого она отказалась выходить замуж, то и нельзя только меня обвинять в нарушении договоренности с Рикинда. Раз брак так и не был заключен, то, значит, обе стороны сохранили честь и достоинство. Поэтому он повелел нам отныне забыть все старые обиды и впредь продолжать ревностно служить на благо своего господина. А по поводу моей сестры О-Тако советник заметил, что вся эта история о том, как она, неосмотрительно дав обещание одному мужчине, теперь отказывается выходить замуж за другого, говорит лишь о ее безграничной верности данному слову. Советник радушно воспринял это ее стремление несмотря ни на что стать женой мужчины, в которого она всерьез влюблена. А тут вот, значит, приезжаем мы, а этот самый мужчина уже женился! Не могу же я, Хэйгодзаэмон, храбрый воин, вернуться теперь, уныло потупив голову, так и не выдав сестру замуж. Так что если согласишься-таки жениться на ней, тебе же лучше, а заупрямишься — я тебя непременно свяжу, и привезу в Суруга, и обо все расскажу советнику. А потом, как обещал, отдам тебя Рикинда — а иначе какой из меня воин? Придется тебя связать. Ведь ничего не остается, как схватить тебя, взять под арест и отвезти в Суруга, так?
— Ну, теперь, после твоего рассказа, мне в самом деле все ясно, — отвечал Ядзиро. — Но вы ведь, выходит, думаете лишь о собственной выгоде. Да если даже меня разрезали бы на кусочки и засолили, как рыбу, разве ж возможно, чтобы я, заботясь только о себе, бросил О-Фуцу, с которой мы столько всего пережили, и женился на твоей сестре! Но ты мне выбора не оставляешь. Ну что же, вяжи, — с этими словами Ядзи решительно завел обе руки за спину. Но только Хэйгодзаэмон подошел к нему с веревкой, как тут же заговорила О-Фуцу:
— Послушайте! В этой истории ваша правда, конечно. Но вы только представьте, а каково будет мне, если моего мужа, с которым я столько времени прожила, свяжут, как бандита какого-то, да повезут длинной дорогой в Суруга, — стыда не оберешься! А ну как и убьют там — я же все глаза от горя выплачу. Так уж мне приятно сейчас было, как ты сказал, Ядзи, мол, что бы ни случилось, а верную свою жену не брошу. Больше ничего не говори. Ты, пожалуйста, уходи. Раз уж ты сошелся с его сестрой еще в Суруга, задолго до того, как меня встретил, так, конечно, они теперь имеют полное право потребовать, чтобы ты на ней женился. Я это понимаю, а все же не переживу, если ты подчинишься этому господину и позволишь ему разлучить нас! — Всхлипывая, О-Фуцу схватила лежащий у кухонного стока нож.
— Эй, ты чего! Совсем из ума выжила?! — бросился к ней Ядзи.
— Нет, ни за что не переживу! — продолжала голосить О-Фуцу.
— Вот те на, что ж теперь делать с тобой, ума не приложу! Послушай, О-Фуцу, а не пожить ли тебе пока у своих приемных родителей? — предложил Ядзи. — В самом деле, теперь и мечтать не приходится, чтобы я мог остаться со своей любимой женой. А что мы расходимся, так все это только из-за меня, — продолжал он. Глядя на заплаканное лицо О-Фуцу, даже беспечный Ядзиробэй заметно погрустнел и изо всех сил бросился ее утешать. Он все продолжал твердить ей про возвращение в родительский дом, и О-Фуцу наконец кивнула сквозь слезы. Тут же из шкатулки достали тушечницу и наскоро составили и подписали бумаги о разводе. Сборы были недолгими, поскольку из вещей у О-Фуцу была только шкатулка с гребнями да кимоно, в которое она была одета. Увязав шкатулку в сверток, О-Фуцу, смахивая слезы, покинула их с Ядзи скромное жилище.
Как только она скрылась из виду, Хэйгодзаэмон тут же сбросил с пояса свои мечи.
— Наконец-то! Ну и тяжеленные же они. Ну что, Ядзи, хорошо я сыграл свою роль?
— Вот этот твой провинциальный говорок — просто блеск! — восхитился Ядзи. — А костюмчик! — продолжил он. — Да приди ты к любой вдове, что принимает вещи в заклад, так получишь не меньше ста коку риса, как пить дать! Эх, Имосити, бросай ты торговать своими вареными бататами да осьминогами — кому они нужны. Такой талант зря растрачиваешь! А ты, О-Тако, так хорошо изображала молодую благовоспитанную провинциалку, в жизни не догадаешься, что ты на самом деле обыкновенная уличная проститутка! Да, хорошо, что я вас попросил разыграть весь этот спектакль. Ловко мы избавились от О-Фуцу — признаться, она в последнее время здорово надоела мне со своими упреками. Но главное, теперь наконец-то сможем провернуть наше дельце, Имосити. Так срочно нужны эти пятьдесят рё — и тут такой удачный случай! Вовремя же этот богатый старикашка обрюхатил свою служанку, а потом спохватился, что об этом пронюхают его законные дети, и выгнал ее из дому. Во дает! А на самом деле тайно приказал ее выдать замуж, а будущему супругу заплатить пятнадцать рё отступных. Я как услышал об этом, так сразу понял, что дело как раз по мне. Да пусть хоть чертенка она там носит в себе, а денежки мои! Только как их получишь-то, если у меня уже есть одна женушка, которая к тому же надоела до невозможности. Вот я и сочинил весь этот спектакль, а благодаря вам двоим все прошло как по маслу. Эх, а скоро ведь должны привезти это ее приданое, а?
— Привезут, привезут, не переживай, — ответил Имосити. — Я тоже хочу поскорее получить денежки. Она, похоже, не сегодня-завтра родит, вот я и устроил так, чтобы уже сегодня, как стемнеет, ее тайком доставили к нам в паланкине. Так что шевелись, надо хоть сакэ подать на стол!
— Сегодня?! — воскликнул Ядзи. — Вот это да! Надо бы мне волосы на лбу выбрить, что ли. Да разве ж успею? Ну хоть щетину схожу сбрею.
— Да поздно уже, цирюльни все давно позакрывались. Ты лучше бы не суетился, а на стол накрывал, — заметил Имосити.
— Мне бы хоть ногти постричь, — продолжал причитать Ядзи.
— Что за ерунда, и так сойдет! — возразил Имосити.
— Ну может, не на всех десяти пальцах, а хотя бы вот на этих двух?
— Ха-ха-ха! Ядзи, перестань! Вот насмешил.
Тут они наконец спешно принялись приводить комнату в порядок: развели огонь в жаровне, достали из шкафа пять бутылочек сакэ. А поскольку просто сидеть в ожидании перед накрытым столом им показалось странным, Ядзи, Имосити и О-Тако решили выпить. Тут со двора донесся шум.
— Ох! Это же паланкин! Приехала! — с этим возгласом Имосити выскочил на улицу открывать ворота. — Эй, сюда, сюда! Славно вы потрудились, — обратился он к носильщикам. Вручив им несколько мелких монет, Имосити отправил паланкин восвояси, и, взяв за руку новоприбывшую невесту Ядзи, провел ее в дом.
— Ну вот и твоя невеста. Выпьем же сакэ и скрепим ваш союз ! — произнес Имосити.
— Да я уж тут и без тебя разберусь, Имосити, — проворчал в ответ Ядзи.
— О-Цубо, а ты садись вот здесь, — обратился Имосити к невесте Ядзи. — Сначала выпьешь сама, потом передашь сакэ мужу. О-Тако, наливай! Эх, жаль, я не знаю наизусть это стихотворение, которое про волны четырех морей . Ну да ничего, вот завтра я вам и его прочитаю, и то, другое, про Итако .
Между тем сакэ мало-помалу подходило к концу, а время близилось к полуночи.
— Имосити, не пора ли нам уходить? — подала голос О-Тако.
— Ой, что-то мы и правда засиделись, только стесняем молодых. О-Цубо, как следует отдохни. До встречи завтра!
С этими словами О-Тако и Имосити засобирались уходить. Когда они вышли из дома, Ядзи последовал за ними, прикинувшись, будто провожает гостей.
— Эй, Имосити, — не успели они выйти на порог, заговорил Ядзи. — Что-то ни слова нам про приданое не сказали. Что делать-то будем?
— Да ты не бойся, все пройдет без сучка без задоринки! Я же спросил у нее, когда из паланкина высаживал, дескать, а что там с приданым-то, а она и говорит, мол, не волнуйтесь, непременно привезут завтра днем деньги от господина. Так что об этом не волнуйся, а хорошенько развлекись сегодня ночью!
На прощание Имосити напутственно хлопнул Ядзи по спине, и наконец они с О-Тако ушли. Ядзи закрыл за ними двери и вернулся в дом.
— Эх, похолодало что-то. А не поесть ли нам риса, залитого горячим чаем? — предложил Ядзи.
— Спасибо, но что-то уже не хочется, — ответила О-Цубо.
— Ну раз так, то идем спать.
— Я тогда расстелю постель, хорошо?
— Слушай, а давай я лучше сам, — сказал Ядзи.
Но только он достал из шкафа потрепанный футон и скомканные ночные кимоно, как вдруг в переднюю дверь постучали.
— Кого еще принесло в такое время? — пробурчал Ядзи и направился к двери. Тут неожиданно ему пришла в голову страшная мысль: а ну как это О-Фуцу каким-то образом обо всем прознала и теперь вернулась, да, может, не одна, а с родителями! Вот крику-то будет! Ох как не хотелось Ядзи, чтобы все раскрылось именно сейчас. Поэтому он тихим голосом сказал О-Цубо:
— Послушай, тут такое дело. Неприятно мне об этом говорить, но у нас в доме есть обычай: когда кто-то женится, все собираются у молодых и разглядывают задницу новобрачной. Иногда даже трогают. Ума не приложу, как они про тебя прознали, да только тут можно не сомневаться, это точно они пришли! А ты ведь беременная. Да и я не хотел бы тебя им показывать… Сказал бы им, что ты, мол, еще не приехала. Что же нам теперь делать?
— Ой, да как же так! Да не хочу я, чтобы меня всякие проходимцы лапали!
— Надо бы тебя спрятать, только где? У нас ведь даже второго этажа нет. О, придумал! Тесновато тут, ну да ничего, я быстро их выпровожу, — с этими словами Ядзи приподнял крышку деревянного сундука, который, к счастью, был пуст. О-Цубо залезла в сундук, а Ядзи плотно прикрыл крышку, да еще и на засов запер, и только после этого направился к двери. Каково же было его удивление, когда в комнату влетел не кто иной, как Китахати. Видно было, что он страшно взволнован.
— Китахати?! Ты что здесь делаешь в такой час? И чего ты трясешься весь?
— Да как тут не трястись! Помнишь, Ядзи, я у тебя давеча просил пятнадцать рё в долг? Ну так вот, оказалось, что завтра у нас в лавке будет ревизия, и, если до утра я не верну растраченное, плохи мои дела. Все мои труды пойдут насмарку, прямо как у того монаха, который сто дней читал проповеди, а потом взял да и испортил разок воздух. Я ведь помню, что ты обещал денег раздобыть, — вот и ждал себе спокойно сначала. Да только от тебя не было ни слуху ни духу, поэтому я всполошился и посреди ночи сюда пришел. Так что, удалась твоя задумка с деньгами?
— Ясно дело, удалась. К завтрашнему утру деньги будут у меня, не сомневайся. Ну и переполох ты поднял, аж сюда примчался! Да как бы мы не бедствовали, а все-таки даже при самом плохом раскладе десять, а то и пятнадцать рё наши, это точно. Так что успокойся!
— Вот спасибо тебе! Я все тебе отдам, да еще в два раза больше! Как я тебе и говорил, приказчик наш помер, да и сам хозяин лавки слаб здоровьем, так что скоро я окручу его вдовушку и завладею всем добром, только и всего. Звучит, как будто я злодей из какой-то пьесы. И все ведь почти получилось, поэтому сейчас самое важное — достать пятнадцать рё, а то выйдет, как в той пословице — за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь. Прошу тебя, не подведи!
— Если у тебя все получится, я только рад буду. Для нашей общей выгоды сделаю все, как договаривались. Завтра утром эти пятнадцать рё будут наши.
В этот момент вдруг раздался страшный скрип — это О-Цубо, с силой надавив, приоткрыла крышку сундука.
— Эй, послушайте! У меня живот болит, я, наверное, рожаю уже! Ой-ой, тяжело-то как! — громко застонала О-Цубо.
— Что же делать-то?! Эй, Китахати, ты роды когда-нибудь принимал? — запричитал, растерявшись, Ядзиробэй.
— Нет, конечно! Ну и дела. Когда это твоя жена забеременеть успела? Я и знать не знал об этом. Слушай, надо соседок пойти позвать, — предложил Китахати.
— Нет-нет-нет, не надо никого звать! — запротестовал Ядзи. — Не нужно никому об этом знать. Лучше вскипяти воды.
— Хорошо, хорошо. А все-таки зачем это ты беременную жену запихнул в сундук? Давай хоть вытащим ее оттуда, — с этими словами Кита потянул О-Цубо, помогая ей выбраться из сундука. В этот момент О-Цубо наконец разглядела гостя Ядзи.
— Ой, это ты, Китахати? Как я рада тебя видеть! Ты пришел меня проведать? Волновался, наверное, — и с этими словами она крепко обняла остолбеневшего от удивления Кита.
— Ты что же, Китахати, знаком с ней? — с подозрением глядя на него, спросил Ядзи.
— Да я ведь была кухаркой у хозяина лавки, где служит господин Китахати. Ну и так вышло, что господин Китахати меня соблазнил, а я забеременела, и пришлось мне уйти из лавки. Хотела я вернуться к родителям, да только они строгих нравов, обратно меня не приняли. Ничего не оставалось, как идти опять к господину Китахати. Он обо мне позаботился — отправил пожить в дом к своим знакомым. А поскольку господин Китахати боялся, что обо всем этом прознает хозяин лавки, он сказал, что нужно найти мне мужа, да поскорее, и обещал дать в приданое пятнадцать рё. Очень уж мне не хотелось расставаться с господином Китахати и выходить замуж, да только что тут поделаешь — ведь это ради него. На том и порешили. Скрепя сердце я стала вашей женой, — чуть не плача, рассказывала О-Цубо. Ядзи застыл, как громом пораженный всеми подробностями этой истории.
— Так, значит, эти пятнадцать рё, которые, как ты говоришь, тебе надо вернуть, это и не растрата вовсе, а расходы на приданое?! — воскликнул он.
— Ну послушай, Ядзи… — пробормотал Китахати.
— Хватит! Ну ты и болван! Вечно впутываешь меня в такие истории!
— Да что же тут плохого-то? Вон, даже деньги не понадобились, как удачно.
— Удачно, говоришь? Да я из-за этих самых денег жену из дома выгнал, теперь придется одному куковать.
— Да ведь у тебя теперь молодая жена вместо нее, грех жаловаться!
— Какой же ты тупой, Китахати. Ты рожу-то ее хоть видел?! Вот я тебя! — и с этими словами вконец разъяренный Ядзи, не в силах больше сдерживаться, набросился на Кита. Тот же, мгновенно войдя в раж, осыпал противника шуточками, не забывая при этом уворачиваться от ударов. Меж тем схватки у О-Цубо все усиливались, но за шумом драки Кита и Ядзи совсем не обращали внимания на ее причитания и стоны. Неизвестно, сколько бы продолжалась потасовка, если бы на рассвете сват Имосити, направляясь на рынок, не заглянул проведать новоиспеченных супругов. Подходя к дому, он услышал страшный шум и женские крики. Перепугавшись, Имосити попытался открыть входную дверь, но она была заперта. Он постучал, но никто не открыл. Тогда, недолго думая, он выбил дверь и влетел внутрь.
— Ага, вот и ты, Имосити! Небось, сговорились вы с этим болваном, чтобы меня надуть! Что, не так? Ни за что не прощу тебя за это! — заорал Ядзи, заметив Имосити.
— Как это — надуть? Да что случилось-то? — удивился Имосити.
— Смотри-ка, он еще спрашивает! Ну вы и негодяи оба! — тут Ядзи набросился уже на Имосити. Но поскольку Имосити был сильнее, он быстро скрутил Ядзи и повалил его наземь. Китахати попытался было вмешаться и остановить драку, но его уже никто не слушал и побоище продолжалось. С дребезгом разбился опрокинутый поднос с курительными принадлежностями, за ним полетел глиняный чайник. Наконец на шум прибежали соседи и разняли драчунов. А О-Цубо все это время лежала, корчась от боли и головокружения, и в конце концов потеряла сознание.
— Ой, а что это с О-Цубо?! — пролепетал, взглянув на нее, Китахати. —Имосити, иди сюда.
— Да ведь обморок у нее, — сказал, подойдя, Имосити. — Воды, воды!
— Ой-ой-ой, О-Цубо, да как же это, — запричитал Кита.
— А кто такая эта О-Цубо? — вдруг спросил один из соседей, пришедших на шум. — И где твоя жена, Ядзи?
— Да это и есть его жена! — раздраженно ответил Имосити.
— Твоя жена, Ядзи?! — удивился сосед.
— Ну как сказать, может, моя, а может, и нет… — пробормотал Ядзи.
— А, понял! Китахати, так это, что ли, твоя жена?
— То ли моя, то ли нет, тут как посмотреть, — ответил Кита.
— Так чья же все-таки? Так я и не понял. Эй, а что это с ней?
— Ой, что-то она уже совсем холодная. Плохо дело! — сказал Имосити.
— Ой, как же так! Бедная О-Цубо. Ядзи, надо бежать за лекарем! — заголосил Китахати.
— Давайте я, может, и нашего домовладельца позову? — предложил один из соседей.
— Да, а по пути еще хорошо бы в храм зайти, — сказал Ядзи.
Вскоре пришел врач и принялся делать О-Цубо прижигания моксой , остальные же, глядя на все это, столпились вокруг. Однако бедняжке О-Цубо уже ничего не помогало — лицо ее страшно побледнело, и она совсем перестала дышать. Тут Китахати неожиданно разрыдался.
— Как же жаль ее! Ведь тут и мы виноваты — в этой кутерьме и не заметили, как ей плохо стало. Теперь уже ничего не поделаешь. Ядзи, ты, конечно, разозлился. Ты уж прости меня, пожалуйста, да помоги разобраться со всем этим, — произнес он сквозь слезы.
— Одни неприятности у меня из-за тебя! — проворчал Ядзи.
— И хотя родители О-Цубо не приняли ее обратно — все равно что выгнали из дома, лишив наследства, а все-таки раз так вышло, надо их известить, — продолжал Китахати. — Кого же отправить?
— Да и я могу сходить, только я так и не понял, что же тут произошло на самом деле, — сказал Имосити. — Знаю только, что О-Цубо жила в семье торговца рыбой, в лавке на новой улице, и, дескать, поскольку она была любовницей одного важного господина, нужно было поскорее выдать ее замуж, вот меня и попросили помочь. Я и просватал ее за Ядзи. А теперь что получается, она все-таки твоя жена, Китахати?
— Потом, потом объясню. Я ее пристроил к этому торговцу рыбой, после того как родители ее выгнали. Ты чем рассуждать, шел бы поскорее к ним. Если в рыбной лавке об этом прознают, сразу к ее родителям побегут.
— Ну раз так, я пойду, — сказал Имосити и с этими словами вышел.
Соседи помогли Ядзи привести все в порядок, затем, выразив по очереди свои соболезнования, попрощались и разошлись по домам.
— Знаешь, Ядзи, пойду-ка я пройдусь до лавки. Я ведь со вчерашнего вечера там не был. Прошу тебя, устрой здесь все как следует. — Тут Китахати достал из кошелька два бу и протянул Ядзи. Но не успел Кита выйти, как на пороге натолкнулся на Ёкюхати, с которым они вместе служили в лавке.
— Вот ты где, Китахати! Хозяин-то наш совсем был плох сегодня утром.
— Охотно верю. И что же?
— А то, что хозяйка велела передать, что ты уволен. Дескать, ты совершенно испорченный и неизвестно, каких еще гадостей натворишь, когда хозяин умрет и она завладеет лавкой, — ты ведь и так ее презираешь. Вот и приказала мне немедленно отправить тебя обратно к твоему поручителю. Уж как я ни пытался ее отговорить, все впустую. Похоже, и вправду очень ты себя непристойно с ней вел. Она говорит, мол, отныне не хочу даже видеть эту бессовестную рожу, и приближаться пусть не смеет ко мне, и много чего еще, так что тут ничего не поделаешь. А вы, случайно, не Ядзиробэй? — повернулся он к Ядзи. Тот кивнул. — Ну раз так, то вы все слышали. Препоручаю вам Китахати.
— Я вас понял. Ну что, Кита, доволен, как все получилось?
— Доволен, недоволен, что теперь рассуждать-то! Да только не хотел я, чтоб так вышло…
— Только позоришь меня! Сознайся лучше во всем! — недовольно сказал Ядзи.
— Ну прости, прости меня, — заискивающе кланяясь, забормотал Китахати.
— Может, при удобном случае тебе и удастся оправдаться перед хозяйкой. Ладно, в лавке с утра сегодня суматоха, поэтому пора мне и честь знать, — и, попрощавшись второпях с Ядзи и Кита, Ёкюхати ушел.
Тут как раз вернулся Имосити.
— Ну что, рассказал я все ее родителям. Теперь пора бы и к похоронам начать готовиться, сходить закупить все нужное, — сказал Имосити.
— Спасибо тебе, Имосити. Можно и я с тобой пойду? — спросил Китахати. Он ловко выхватил у Ядзи два бу, которые тот все еще держал в руках, и они с Имосити ушли. Вскоре они вернулись, волоча наскоро сколоченный гроб, похожий больше на кадушки, с которыми ходят бродячие торговцы. Внутрь они сложили все остальные покупки, необходимые для подготовки похорон.
— Ну вы и тупицы, — принялся ворчать Ядзи. — Чего ж вы сакэ не купили по пути?
— Как это не купили? — с этими словами Китахати достал из гроба бутылку сакэ и сасими из тунца. Все трое затем быстро расселись и приступили наконец к поминкам. Вскоре собрались и соседи, народу было столько, что пришлось бежать за добавкой. Постепенно все захмелели, развеселились, и языки у всех развязались.
— Ну что же, мы ведь тут не просто так собрались, пора бы уже покойницу положить в гроб да и унести с глаз долой, — сказал Имосити. — А храм-то тут у вас где?
— Болван! Кто ж нам будет тут храмы строить! — буркнул недовольно Ядзи.
— Вот незадача… — задумчиво протянул Китахати.
— Не беспокойся, что-нибудь придумаем. Надо же в самом деле немедленно ее унести! Где же храм-то найти? И как мы понесем? — задумался Ядзи.
— Да ведь есть же такое место, Тэрамати, квартал храмов! Возьмем гроб, все равно его от бадьи не отличить, да и отнесем туда, а там, глядишь, и покупатели найдутся! — предложил Китахати.
— Ну ты даешь! Здорово придумано! Я постоянно торгую там вразнос, да только не похож Тэрамати на обычный квартал. Ну ничего, у нас и товары сегодня особенные. Свежие трупы! Привидения и оборотни только с грядки! Сушеные поминальные таблички! Только что выловленные надгробия! Расходятся, Китахати, как горячие пирожки. Поэтому и на нашу покойницу найдем покупателей. Ха-ха-ха, ну и дела! — вопил, хохоча, Имосити.
— Да ведь жалко же ее на самом деле! Как можно про такое шутить! — возмутился Кита. — Ну что, давайте скорее все приготовим к выходу.
Тут все засуетились и, ни на минуту не прекращая болтать о всякой ерунде, положили О-Цубо в гроб вместе с цветами и благовониями. Но только было собрались они ее уносить, как в дом вошел, всхлипывая, какой-то старик.
— Извините, что без предупреждения. Я отец О-Цубо, — сказал он сквозь слезы.
— Ой, здравствуйте, проходите, проходите сюда, пожалуйста, — зачастил Китахати.
— Эх, плохо я с ней поступил, — заговорил отец О-Цубо. — Я ведь человек простой, старого воспитания, вот и решил, что должен ее за бесчестье из дома выгнать. Да только не думал я, что так все закончится. Где, где же моя доченька? Дайте хоть разок взглянуть на нее!
— Опоздали вы! — сказал Ядзи. — Мы ведь ее уже в гроб положили, да, Имосити?
— Ой, да что мы, в самом деле, отец ведь, хочет на дочку в последний раз посмотреть. Ничего в этом удивительного нет, как говаривала лиса Кудзуноха своему сыночку , — ответил, посмеиваясь, Имосити. — Ну что же, изволим тогда приступить к раскрытию нашего ковчега с мощами.
С этими словами Имосити развязал веревки и снял крышку с гроба. Отец О-Цубо подошел поближе, надел очки и заглянул внутрь.
— Да ведь это не она! — ахнул он, отпрянув.
— Как это не она? Что это значит — не она?! — воскликнул Ядзи.
— Да вот так, не она, и все тут! Смотрите, у этого трупа ведь головы нет! И волосы на груди! Да это же мужчина! — запричитал старик.
— Да как же так можно-то, чтобы без головы? — удивился Имосити, заглядывая в гроб. — Смотри-ка, и вправду нет! Ядзи, что ж это такое-то?
— А я почем знаю! — огрызнулся Ядзи. — Может, отвалилась да закатилась куда-нибудь?
— Да что же вы за люди! Говорите сейчас же, что с моей дочкой! Вы что же, наврали, что она умерла?! А ну ведите ее сюда! — закричал отец О-Цубо.
— Да было бы кого вести! Ну и дела, — пробормотал Ядзи.
— Ах вот как?! — в ярости завопил старик.
— Его ведь и в самом деле можно понять, — заговорил Кита. — Где ж это видано, чтобы у трупа головы не было.
— Ну погодите. Я хоть и простой человек, а все-таки старостой был в нашей деревне одно время, знаю, как дела-то делаются. Вот как позову сейчас домовладельца вашего, попляшете у меня тогда! — орал все громче и громче старик. Столпившиеся вокруг соседи попытались его утихомирить, но безуспешно. Вопил он так громко, что его в конце концов действительно услышал домовладелец. Поняв, что происходит что-то неладное, он быстро вышел и направился к спорщикам.
— Что за переполох вы тут устроили! Я тут ненароком услышал, как вы орете, будто у трупа головы нет, неужели правда? А ну, дайте взглянуть! — и с этими словами домовладелец заглянул в гроб. — Ой, папаша, да не кричите вы так. На месте голова.
— Как же на месте, если нет ее! — воскликнул старик.
— Да покойницу просто кверху ногами положили. Ну даете! — захохотал домовладелец.
— Ох, ну тогда все в порядке, — с облегчением вздохнул отец О-Цубо. — Извините, что столько хлопот вам доставил.
К ночи О-Цубо наконец похоронили, на этот раз честь по чести, по всем правилам.
Что до Китахати, то поскольку его выставили из лавки, где он с таким усердием трудился, то ничего ему больше не оставалось, кроме как вернуться опять на содержание к Ядзи. Зажили они как прежде, но вскоре это им страшно надоело. Вот тогда-то и пришла им в голову мысль отправиться в путешествие и поискать счастья в чужих краях. Собрав по приятелям немного денег, дотянули они до весны и в середине второго месяца нового года наконец отправились в святилище Исэ по тракту Токайдо.
Хорош ли, плох ли
Тростник в бухте Нанива ,
Но коль собрался в путь,
Не мешкая ни дня,
Отправляйся.
