Ли Гвансу
«Сон»
Второй свиток (отрывок)
Чосин вместе с Талле устремился на юг, на юг. Как будто что-то гналось за ним следом, как будто что-то вот-вот выскочит из леса и набросится на него. Казалось, всё у него было, были и красавица, и богатство, но в душу Чосина закралась тревога. Ведь он бежал, похитив девушку, просватанную в чужой дом, и теперь его душа не находила покоя.
Он слышал от Талле, что Море, который стал ее женихом, был хвараном, он искусно слагал стихи и хорошо владел мечом, умело стрелял из лука и ловко скакал на коне, даже пел и танцевал. А что, если Море схватит меч, поднимет лук и, вскочив на коня, бросится за ними вдогонку? Чосина охватил страх.
А тут:
— Чосин! Чосин! Да постой ты! — раздался чей-то окрик.
У Чосина задрожали ноги, и он чуть не сел тут же, на этом самом месте.
— Кто это? Что это значит? — И Чосин, схватив Талле и узел с добром, помчался прочь, но его ноги, парализованные страхом, лишь толклись на месте, как пест в крупорушке. К тому же здесь не было ни одного дерева, да и вообще хоть какого-нибудь местечка, где можно было бы спрятаться. Тут-то Чосин и почувствовал, будто за это время тысячу лет прожил.
— Ха-ха-ха! — раздался смех у него за спиной. Он замер и с нетерпением ждал, но стрела Море не прилетела.
— Эй, Чосин! Да это же я, Пхёнмок! — Пхёнмок догнал его.
Чосин оглянулся. Это и на самом деле был Пхёнмок, который прославился своим большим ртом. Чосин как есть, с Талле за спиной, уселся прямо на дороге и расслабился. Он был весь в поту, задыхался, в горле все пересохло, даже глаз не мог поднять и рот открыть. Пхёнмок снял у него с головы платок, и тут обнаружилась голова монаха, совершенно голая!
— Ну что за негодник! Голоса моего не узнал. А меня тоже не признаешь? — И Пхёнмок рассмеялся, растянув свой большой рот.
— Ой, да это же Пхёнмок, живой-здоровый! — наконец вымолвил Чосин.
— Ты что же, паршивец, средь бела дня умыкнул чужую невесту, сбежал и хоть бы что? — При этом Пхёнмок ухмыльнулся.
— А ты как узнал да еще сюда примчался?
— Наставник велел пойти и проверить, вот я и прибежал.
— А откуда ты знал что я именно этой дорогой пойду?
— Да разве есть такое, что старому наставнику не ведомо? Ступай, мол, прямо на юг, на юг, наверняка там его и встретишь, вот так сразу и сказал!
— Зачем же ты пришел?
— Так ведь наставник меня послал, потому и пришел.
— Да нет, для чего тебя послали?
— Велел тебя позвать и привести. Правитель шум поднял, по уездам сообщения разослали, даже войска повсюду подняли. Куда же ты теперь убежишь? Птицей, что ли, в небо взлетишь? Или как крот в землю зароешься? Некуда тебе деться! Настанет день, когда тебя схватят, день, когда ты умрешь! Лучше возвращайся быстрее вместе с барышней да прощения проси, скажи, что барышня цельная и, если попросишь, голова твоя, пожалуй, на месте останется. Пошли-ка быстрее! — И Пхёнмок обратился к Талле: — А вы, барышня, быстрее за мной идите. У вас, видно, глаза вывихнулись, куда вы только смотрели? Увлеклись таким, с темной сморщенной кожей! Пойдемте же быстрее! Ну, если вам не нравится Море, ведь могли бы просватать вас за другого хорошего жениха. На худой конец и я в женихи гожусь! — Продолжая болтать, Пхёнмок огладил плечи Талле и встал перед ней.
— Ах ты, мерзавец! — крикнул Чосин и, молнией подскочив к Пхёнмоку, влепил ему оплеуху. — Скотина! Еще раз так скажешь, я убью тебя!
— Мужлан ты неотесанный! Откуда у тебя такая сила? — Пхёнмок оставил в покое Талле и, раскрыв свой большой рот, расхохотался. Он насмешливо взглянул на Чосина, и тот смущенно посмотрел на покрасневшую щеку Пхёнмока.
Пхёнмок снял с плеча сверток и положил перед Чосином.
— Вот, это тебе старый наставник посылает.
— А что там? — еще больше смутился Чосин.
— Сам посмотри, узнаешь!
Чосин придвинул к себе сверток – там была одежда монаха с красной накидкой, которую он снял и бросил в зале.
— Зачем наставник все это прислал мне? — спросил Чосин, собрав одежду и красную накидку.
— Вот что сказал старый наставник: возьми и отдай негоднику Чосину. Если Чосин, увидев это, вернется, – хорошо, а если не вернется – пусть оставит у себя. Кто знает, может и настанет день, когда наденет. Вот так. А теперь – счастливого пути! Я пойду, а вам – хорошей жизни. Когда я предстану перед правителем, скажу про вас, что ушли в сторону Хасылла1. Малость привру. Ну, правитель и есть правитель. На этот раз все обошлось. Если же снова станет вас ловить, что будет... — проговорил Пхёнмок. Взглянув на Чосина с Талле, улыбнулся им и, не оборачиваясь, зашагал по дороге.
— Спасибо тебе, Пхёнмок, спасибо! — крикнул Чосин, но Пхёнмок сделал вид, будто не слышит.
Чосину следовало бы поблагодарить старого наставника Ёнсона и Пхёнмока, но такая мысль не пришла ему в голову. Чосину с Талле надо было поскорее уйти оттуда. Потом он многое потеряет, но зато не потеряет Талле.
Пхёнмок не сказал правителю, по какой дороге сбежал Чосин, поэтому им удалось спокойно добраться до предгорий Тхэбэксана, и вот там им пришлось нелегко. Они столкнулись с гурьбой попрошаек, Талле чуть не забрали, но Чосин каждый раз умело справлялся с опасностями – то уговорами, а то и силой брал.
— Все устроилось благодаря милостивым заботам бодхисатвы Квансеым, — так говорил он Талле каждый раз, когда случалось выйти из трудного положения.
Чосин забрался в самый глухой угол гор Тхэбэксан, занял там землю,, построил дом и распахал поле. Он все делал охотно, и ему все удавалось: посеял ячмень – и ячмень дал хороший урожай, посадил бобы – и бобы дружно созрели, кур посадил на яйца – куры вывели цыплят и цыплята выросли. Собаки стали огромными, ростом прямо с лошадей, а телята – большими волами. И тыквы зрели крупными, и вода была хорошей, и ветры благодатными. Иногда, правда, наведывались дикие звери – тигры, медведи, кабаны, рыси, хорьки, но до сих пор ни одного щенка и ни одного цыпленка потерять не случалось.
— Это все заботы бодхисатвы Квансеым, да и божества гор охраняют, — радовался Чосин. К тому же он имел жену Талле, прекрасную как нефрит. Чосин был счастлив, все соседи ему завидовали.
И вот родился у них первый сын. Накануне Талле во сне явился Мирык2, и она родила сына. Ему дали имя Мирёк.
Второй родилась дочь. На этот раз во сне она увидела луну, и дочь назвали Тальпого – «Вижу луну».
Третьим был сын. Ей тогда приснился кинжал, и она тут же родила сына, которого назвали Кхальпого – «Вижу кинжал».
Четвертой родилась еще одна дочь, ее назвали Коульпого – «Вижу зеркало».
Теперь у Чосина всего было вдосталь, осталась лишь одна тревога – старость. Годами он уже близился к пятидесяти, в волосах и в бороде стала мелькать седина. Да и Талле, прелестная как цветок, родила четверых детей – вокруг глаз у нее появились морщинки, и краски на лице поблекли. Ведь и ей уже перевалило за тридцать.
Чтобы уберечься от старости, Чосин ходил копать корень инсам и охотился на оленей.
— Я убиваю тебя, чтобы выжить, — говорил он.
Застрелив оленя из лука и завалив его, Чосин, еще живому, дырявил ему грудь и пил свежую кровь – так он сам обретал силу, а семью кормил мясом, а кроме того подкреплялся и инсамом. Может быть, и на самом деле минуют его болезни, старость и даже смерть?
Однажды Чосин возвращался домой, накопав инсама, и тут увидел Мирёка, Тальпого и Кхальпого. Все трое были чем-то крайне удивлены и, заметив отца, бросились к нему с криком:
— Батюшка, а к нам гость пришел!
— Гость? Какой еще гость? — Сердце у Чосина ёкнуло: в их дом гости не наведывались.
— Да монах!
— Монах? — Чосин уже не был монахом.
— Ну, да! У него рот такой большой…
— А мама узнала его?
— Сперва спросила, кто он такой, не признала, но гость назвался, и тогда матушка узнала.
— А как его звать?
— Как звать? Вроде, Мок.
Тут Чосин сообразил. Конечно же, это Пхёнмок!
— Пхёнмок? — спросил он у Мирёка.
— Ну да, Пхёнмок, Пхёнмок! — И дети, вспомнив имя Пхёнмока и его огромный рот, весело расхохотались.
Однако зачем это пожаловал Пхёнмок? Как он узнал, где они? Как отыскал?
Появление Пхёнмока разоблачало большую тайну Чосина. Ему стало неловко, будто перед ним открылась нереальность всех его надежд на счастье, которые были у него прежде. А между тем вот уже более десяти лет он живет спокойно. Правда, он похитил чужую невесту и сначала это тревожило его, но теперь-то кто про это знает? Родители Талле наверняка перестали ее искать, да и Море, пожалуй, взял в жены другую девушку. Такие размышления умиротворяли его душу. Так нет же, Пхёнмок неожиданно пожаловал, и память вернула его на пятнадцать лет назад, будто на иглу в циновке уселся.
А про Пхёнмока Чосин знал – тот вовсе не был таким уж примерным монахом. Когда они жили в монастыре Наксонса, он обманывал наставника Ёнсона, пил вино, случалось, и зарился на молодых женщин, которые приходили, чтобы принести жертвы, да и подворовывал прилично. Его огромный рот выбалтывал всякое вранье во вред людям, однако с Чосином и Талле он поступил очень хорошо, спокойно отпустил их, и это похвально, размышлял Чосин, но тут же вспомнил: ведь он поступил так, потому что выполнял поручение наставника Ёнсона.
Чосин вошел в дом, а там и на самом деле оказался Пхёнмок. Теперь и он выглядел старым монахом.
— Что же привело сюда учителя Пхёна?
— Да вот, проходил мимо, решил зайти.
За пятнадцать лет, минувшие с тех пор, как они расстались, Пхёнмок переменился, стал выглядеть солидно.
Эту ночь Чосин и Пхёнмок провели вместе в одной комнате. Они будто возвратились в монастырь Наксанса прежних дней, их разговорам не было конца.
Наставник Ёнсон до сих пор здравствует, а сам Пхёнмок отправился в Сораболь3 и по дороге решил, как говорится, полюбоваться горами и реками.
Речам Пхёнмока Чосин, конечно, доверял лишь наполовину, да и сам Пхёнмок, похоже, не верил тому, что рассказывал о самом себе. Не только Чосин, но и все, кто хорошо знал Пхёнмока, думали о нем так же. Пхёнмок не был злым, он просто любил приврать.
— Вот ведь какая счастливая, какая интересная у вас тут жизнь, — заметил Пхёнмок, и Чосину в его замечании послышалась насмешка, даже какой-то скрытый яд.
— Интересная... Что здесь интересного-то? Я даже смутился. — Чосин вдруг вспомнил о накидке и монашеской одежде, переданных ему старым наставником. Он давно про них забыл и теперь даже не мог вспомнить, куда их задевал.
— «Что здесь интересного»? Так, может, поменяешься со мной, а? — Пхёнмок при этом даже вскочил.
— Поменяться? — Чосин почувствовал, что сейчас вспылит. — Нет, мне в этом доме хорошо живется. Учитель, видно, хочет, чтобы я стал монахом и отправился странствовать.
Предложение Пхёнмока не было похоже на шутку.
— Именно так!
Чосин, лежа, повернулся к нему:
— Как бы мы друг с другом не шутили, но сказанные слова уже ведут свою, отдельную от нас жизнь. Так объясни, что значат твои слова? — Чосин подозревал, что у Пхёнмока грязный интерес к Талле, и хотел заставить его тут же выложить свои намерения.
— Ну что ж, попытаюсь тебе все объяснить. Вот ты разве не тот самый человек, который похитил чужую жену? Попробую высказать одной фразой. Вроде, неплохо тебе живется, ну а глотка-то, чьей глотке быть перерезанной, а? Как вода в реке идет по своему пути, так и за преступлением должно идти наказание. Знаешь, Море ведь до сих пор тебя ищет!
При одном упоминании имени Море у Чосина портилось настроение. Ведь Море тот самый человек, который должен был стать мужем Талле. Он хорошо владел мечом и скакал на коне – известный хваран, его имя хорошо знают даже в столице. Чосин был наслышан о том, что хвараны никогда не меняют задуманного и порвать однажды завязанные отношения – не в их правилах. Похоже, Море до сих пор, а прошло уже пятнадцать лет, ищет Талле. Чосин испугался, когда про все это вспомнил. Он понял: в день первой их встречи Море убьет его, и как бы он ни старался, ему не уйти от его рук.
Он даже вскочил, когда сообразил, что его ждет:
— Учитель Пхён, неужели на самом деле Море до сих пор меня ищет?
— А с чего бы ему бросить тебя искать? Спрашивает: да где же скрывается этот тип, укравший мою жену и до сих пор не найденный? Как-никак, он хваран. Разве хвараны меняют однажды задуманное?
— Да нет, учитель Пхён, скажите прямо. Дадите честное слово, что Море ищет меня?
— И не только ищет. Допустим, найдет он свою пропавшую женушку, так неужто ему придет в голову разгребать по кучкам наваленное вами дерьмо вместо того, чтобы одним ударом меча покончить с вашей грёбаной парочкой?
— Да нет же, учитель Пхён, вы и на самом деле виделись с Море? Вы правду сказали, что Море ищет этого Чосина?
— Ну, конечно! Море с тех пор забросил учение и службу, его занимает только одно – как отомстить своему недругу? Он уже обыскал множество горных ущелий, но ничего не нашел. Не знаю, может, сегодня-завтра и здесь появится. Я вот увидел вашу счастливую жизнь... А не настало ли время теперь все бросить? Пришел день расплаты!
В глазах и на губах Пхёнмока играла усмешка, будто он хотел сломать, убить Чосина.
— Учитель, — произнес Чосин дрожащим голосом, — учитель, а как бы уладить это? Ведь в прошлый раз учитель оставил меня в живых. Может быть, и теперь даруете мне жизнь? Дайте выжить из жалости к моим детям, накопите добрые дела, спасая человеческие жизни! А разве это не станет убийством, если шестеро ртов будут обречены на смерть? Учитель Пхён, прошу вас, даруйте мне жизнь! — И, опершись руками в пол, он встал на колени перед Пхёнмоком, бессильно опустив голову.
— Уж не знаю, не знаю… Вот сейчас вы, учитель, таких хороших слов наговорили, а прежде только настроение мне портили. А ведь и у меня есть свои соображения, не так ли? — И Пхёнмок, выпятив грудь, наклонил голову.
— Да все это я ни к чему наговорил, дайте мне только выжить! — Чосин тоже поклонился.
— Неужели, учитель, я стану просить у вас жену, с которой вы живете? Отдайте мне дочку! Я давеча видел ее, хорошенькая, мне вполне подойдет.
После такого заявления Пхёнмока Чосин почувствовал, как в груди у него поднялся гнев, а в глазах вспыхнули искры. В какой-то миг Чосин вдруг заметил топор – тот самый топор, которым рубят деревья и колют дрова. По правде говоря, у Пхёнмока не было никакого резона испытывать Чосина, и он восполнял это коварной болтовней.
А топор лежал здесь же в комнате, в углу. И тут сама собой пришла мысль – будто чуть занявшийся новый день еще и лампой подсветили: «Может, тут же Пхёнмоку и отрубить башку?» Но Чосин, сжав кулаки, сдержался и весело заметил:
— Молода еще.
— Это в пятнадцать-то лет еще молода? — сверкнул глазами Пхёнмок.
У Чосина опять заиграли желваки, однако он вновь укротил злость.
— Послушайте, уже поздно, давайте-ка спать. Завтра поговорим с женой и все сделаем как надо, — предложил Чосин и улегся в постель. Пхёнмок тоже лег.
Чосин не засыпал. Притворно похрапывая, он подглядывал за Пхёнмоком.
Похоже, Пхёнмок заснул.
Увидев, что он захрапел, Чосин успокоился. Подождав, пока тот крепко заснет, Чосин тихонько встал.
— Что ни делай, а надо заткнуть рот этому Пхёнмоку.
Размышляя об этом, Чосин вспомнил о топоре, который стоял в углу, но сразу же сообразил, что и комната, и он сам перепачкаются в крови, останутся следы. Пожалуй, лучше его задушить. Чосин подумал о подходящей веревке и тут же развязал пояс.
Пхёнмоку, видимо, приснилось что-то. Он забормотал и повернулся на другой бок.
Чосин сидел тихо, как мертвый. Заметив, что Пхёнмок пошевелился, побоялся его убить.
«Убить человека...» — подумал он и даже передернулся. Так Пхёнмоку была дарована жизнь, но сам Чосин не чувствовал себя в безопасности – противно отдавать дочь этому Пхёнмоку.
Его дочь Тальпого «Вижу луну» не походила на отца – вылитая мать, она была очень красива. И такую дочь отдать Пхёнмоку, этому гаду! Просто невозможно! А кроме того, допустим, отдаст он дочь Пхёноку, но ведь тот на этом не успокоится. Непременно потребует себе еще и всякого добра. Дочь отдашь, добро отдашь – и вот счастливая жизнь Чосина разрушена и потеряна.
— Сколько ни размышляй, а Пхёнмока надо уничтожить. — И Чосин, отбросив сомнения, уселся ему на грудь и стянул его шею своим поясом. Пхёнмок вскрикнул и стал отбиваться руками и ногами, но справиться с Чосином не сумел.
Чосин весь покрылся потом, зубы стучали, руки и ноги тряслись.
Узнать продолжение в книге: Сон. Буддийская проза Кореи
