Важная информация
Новости Отзывы О нас Контакты Как сделать заказ Доставка Оплата Где купить +7 (953) 167-00-28

Кага Отохико «Столица в огне»

«Столица в огне», Кага Отохико

Токио

Город надежд, город скорби

Книга 1. На перепутье

Часть 1. Лето на море.

1

Молодая листва засветилась на солнце, затрепетала под майским ветром. Под его напором бумажные карпы напружинились и наперегонки взвились в небо. Завтра — пятое мая, праздник мальчиков, которым предстоит стать мужчинами, а карп — рыба сильная, под стать воину. Ветер растрепал цветы, погнал сор…

Сюндзи играл в песочнице, пыль кружилась вокруг него. Он бросил лопатку, прикрыл глаза ладошками и помчался к матери.

— Ма-ма! — захныкал он.

— Что, песочек в глазик попал?

— Да! И вообще я хочу кушать!

— Ладно, сейчас покормлю. Только твой старший брат что-то припозднился.

Уже скоро половина первого, а Юта еще не вернулся. Занятия в приготовительном классе заканчивались в половине двенадцатого, и мальчишке полагалось дотопать до дому за семь-восемь минут, но этот паршивец где-то застрял по дороге. Его мать Хацуэ так нервничала, что даже позабыла о тревоге за самого младшего сына Кэндзо. Он валялся с температурой в постели.

Хацуэ усадила Сюндзи за обеденный стол, а сама пристроилась возле Кэндзо, чтобы поменять компресс. Она позвала служанку Намию, но та не откликалась. Хацуэ собиралась отправиться на поиски Юты и хотела приказать служанке присмотреть за детьми, но разве дождешься проку от этой бестолочи! Хацуэ решила было, что та дрыхнет на кухне, но служанки там не оказалось. Заслышав кудахтанье в саду, Хацуэ подумала, что Намия, наверное, вышла за свежеснесенным яйцом, и выглянула с веранды, но служанки не было и в саду. Что ж, дом большой, и если задумал схорониться, тебя ни за что не сыщут.

Часы пробили половину первого. Грузовик сотряс землю, весело цокнула копытом лошадь золотаря. Хацуэ продолжала звать служанку, беспокойно расхаживала по пустой гостиной. Быть может, Намия притаилась на втором этаже? Хацуэ бросилась туда, но едва поставила ногу на верхнюю ступеньку, как послышался шум раздвигаемой двери. Хацуэ кубарем скатилась вниз. Однако вернулся не Юта — то была служанка. Ее вислые щеки побагровели, дышала она тяжело.

— Ты где шаталась? — накинулась на нее Хацуэ. — Ничего мне не сказала и куда-то ускакала! И что прикажешь теперь делать?

— Вы уж извините, хозяюшка…

— Какая я тебе хозяюшка! Я тебе госпожа!

— Извините, госпожа!

Нос вздернулся, глаза воткнулись в пол — дуреха вот-вот заплачет. Хацуэ всмотрелась в простецкое лицо служанки, злость испарилась. Намия приехала из деревни в префектуре Тиба только в апреле и еще не обучилась фигурам речи. Слова вежливые и грубые мешались у нее в кучу. То бухнет хозяйке: «Ну чё, я пошла, что ли», а то скажет хозяину: «Неужто возвратиться пожалуйста изволили!» Ну и так далее в том же духе. Но девушка она беззлобная; закончив восемь классов, помогала родителям в рыбной лавке, так что в свои шестнадцать была умелой в разделке рыбы, а тяжести поднимала и не охала.

— Понимаешь, Юта еще не вернулся.

— Очень верно заметили, — выпучив глаза, поддакнула Намия. — Я и гляжу — мальчишки все нет, я сама не своя, вот и дунула.

— Куда же ты побежала?

— В школу, куда еще.

Намия с шумом сбросила с ног деревянные сандалии.

— Юту видела?

— Не было там его, никого не было, все уже умотались.

— Неужели и учительницу не застала?

— Не-а, не изволили они там быть.

— В общем, так: присмотри за детьми, покорми Сюндзи, а я пойду искать Юту.

— Поняла, — сказала Намия и уже собралась переступить порог, но тут же одумалась и снова обулась — хозяйка ей плешь проела: ты, мол, должна заходить в дом только с черного хода.

Хацуэ вышла за ворота, сбежала по каменным ступеням на тротуар. Залитая солнцем асфальтированная дорога блестела, как китовая шкура. В зазорах между автомобилями проглядывали кучки лошадиного навоза.

Семь лет назад Хацуэ вошла невесткой в семью Когурэ и поселилась здесь, в первом квартале района Нисиокубо. В то время тут еще зеленели огороды, сосед торговал саженцами и садовыми камнями, к домам обывателей примыкали поля, в дождливый день дорогу развозило, грязь лепилась к обуви, ходьба доставляла мучения, и Хацуэ, которая выросла в токийском районе Мита Цунамати, здешние места представлялись ужасной дырой.

Но потом торговец саженцами куда-то съехал, поля исчезли, развернулась стройка, и в какой-то момент перед самым домом Когурэ появилась обсаженная деревьями ровная дорога с тротуаром. Участок перед домом прилично обрезали, построили лестницу. Новая дорога соединяла квартал с районами Икэбукуро, Синдзюку и Сибуя, по ней же проложили синюю ветку автобусного маршрута, такси теперь ловилось легко, ходьба не доставляла прежних неудобств.

Дорога обросла жилыми домами. Это были так называемые «культурные дома» с крошечными садиками и гостиными в западном стиле. Вокруг участков высились глухие заборы, сработанные из досок или бамбука. Дом Когурэ, выстроенный еще во времена правления императора Мэйдзи, выглядел старомодным. Такие дома когда-то строили в Окумура, что в токийском районе Тоётама.

Хацуэ смотрела на лоснящуюся ленту дороги, и тот прежний деревенский вид казался ей маревом. Это было странное ощущение: как если бы по этой черной блестящей дороге растеклись семь лет ее супружеской жизни.

Дом Когурэ стоял на склоне холма. Чтобы дойти до школы, следовало сначала подняться на вершину, потом спуститься. На самой макушке помещалась психушка. Комнаты за зарешеченными крошечными окошками пребывали во мраке, где бестолково толклись пациенты, похожие на меланхоличных аквариумных рыбок. Хацуэ обычно спешила миновать это место, но сегодня день выдался солнечный, и она огляделась. После того, как проехали три авто, улица вновь опустела. По дороге Хацуэ обнаружила какого-то первоклашку, который бамбуковой палочкой прижал прямо к мостовой деревянный волчок и обтачивал его ножиком. Но только вот Юты нигде не было.

На спуске располагалась молочная лавка, на что указывала белая шторка, колебавшаяся перед входом. Край шторки задевал за стеклянную дверь. Землекопы жевали сладкие булки и запивали их молоком. Один из них приметил Хацуэ, метнул на нее быстрый взгляд, нахмурился, отвел глаза. Хацуэ вспомнила, что выскочила в домашнем платье и обшарпанных сандалиях, предназначенных для сада. Ветер разметал волосы, и вид у нее был ужасный. Даже когда Хацуэ выходила вечером за покупками, она непременно тщательно красилась и причесывалась, а уж отправляясь в школу всегда одевалась с особым тщанием. Сейчас она казалась себе неряхой. Но сегодня ей было на все наплевать, она очумело перебежала улицу и очутилась в проулке. Прохожих, к счастью, попадалось мало, и ей удалось без помех добежать до школы, стоявшей у подошвы холма.

Приготовительные классы были частью учебного комплекса Такатихо, в который входили также младшая и средняя школы. Субботние занятия уже закончились, черноформенный поток катился по склону. Хацуэ постояла минуту у школьных ворот, но ни одного малыша так и не увидела. Рассекая поток учеников на два рукава, она стала подниматься к зданию, где занимались приготовительные классы.

Приготовительная школа прилепилась к крутому склону. Дверь заперта, на звонок никто не откликнулся. Хацуэ прошла во двор. Лопатки и ведрышки аккуратно выстроились на полках. Пусто, Намия не соврала. Куда же запропастился Юта? Перед Хацуэ раскинулось ступенчатое море черепичных крыш.

В отличие от неслуха Сюндзи, Юта был мальчиком тихим, но уж больно любопытным: если ему попадалось по дороге что-нибудь занимательное, он мог основательно застрять у какого-нибудь магазина или на перекрестке.

Десять дней назад он тоже не вернулся вовремя. Хацуэ отправилась на поиски и обнаружила сына внимательно наблюдающим за тем, как кузнец плющит молотом раскаленную заготовку. Хацуэ собралась было как следует отчитать сына, но тут пожилой кузнец стал с улыбочками убеждать ее, какой у нее замечательный мальчик: он, мол, такой любознательный, что кузнецу пришлось подробно рассказывать про свое ремесло.

Но на сей раз Хацуэ не удалось высмотреть сына по дороге в школу. И куда он только запропастился? А в газете, между прочим, писали, что злые люди сейчас нередко похищают детей, так что муж велел ей смотреть в оба. Вспомнив об этом, она вздрогнула и покатилась вниз колесом. Полы ее кимоно разлетались, ноги путались в одежде, но она все равно добежала до средней школы мигом.

Перед школьными воротами жались друг к другу лавчонки — забирались наверх, набегали друг на друга, словно морщины. Канцелярские товары, сладости, кузня, тофу… А вот здесь, на углу, выпирает треугольником магазин европейской одежды — точь-в-точь как нос корабля. В конце подъема — площадь перед храмом Нукэ Бэнтэн. Хацуэ забежала во всякую лавку, обнюхала каждый закоулок. Дойдя до храма, повернула обратно.

Теперь Хацуэ очутилась перед настоящей резиденцией. Это была огромная загородная усадьба маркиза Маэды. Его род княжил когда-то в богатейшей провинции Канадзава, которой теперь уже нет. А есть просто префектура Исикава. К воротам вела посыпанная гравием широкая дорожка, она имела продолжение за живой изгородью, добегала до парадного входа, перед которым была устроена автомобильная стоянка. Посреди ухоженного сада располагался окаймленный кустами пруд, за ним снова возникала та же самая дорожка, теряющаяся в деревьях.

Хацуэ доводилось слышать, что дети частенько пробирались в усадьбу и играли там. Она подошла к живой изгороди и заглянула внутрь. Воротам не полагалось охранника, так что пробраться в сад и вправду не составляло труда. Но Хацуэ полагала, что Юта вряд ли отважится на вторжение.

Предки семьи Когурэ были дружинниками у рода Маэда. Когурэ Юносин, отец ее мужа Юдзи, до самой революции Мэйдзи оставался самураем, а после революции поступил управляющим к маркизу Маэде. Юносин скончался в конце правления императора Тайсё, главой дома стал ее муж Когурэ Юдзи, который в первый день нового года непременно посещал расположенную в квартале Комаба городскую усадьбу дома Маэда. С прошлого года он начал брать с собой и старшего сына Юту. В семье Когурэ было принято почтительно именовать маркиза Маэда «господином», а потому трусишка Юта вряд ли отважился бы тайком пробраться в усадьбу. Хацуэ вернулась от усадебной изгороди на дорогу и отправилась к пожарной части.

Юта был без ума от пожарных машин, частенько заявлялся сюда и глазел на них. Как-то возвращаясь домой из школы, он увидел их в деле: колокол, сирены, несущиеся на пожар автомобили. Зачарованный зрелищем, мальчик припозднился. Но сейчас красные автомобили важно стояли на месте, одетый по форме дежурный на каланче методично вышагивал взад-вперед.

Тут предчувствие обдало Хацуэ жаром, ей почудилось, что Юта уже вернулся домой, она побежала со всех ног обратно. Обувной шнурок выскочил из гнезда, но вставлять его на место времени не было, она сбросила сандалии и побежала в носках. Ей было все равно, как она выглядит и что о ней скажут. Она видела ошарашенные лица, но ей было не до того. Вся в поту, ворвалась в дом. Завопила: «Юта!», но увидела только служанку.

— Нету его пока, — произнесла та.

— Неужто?

— Ага.

Что делать? Уже почти час дня. Как-то не верится, что он полтора часа просто шляется. Нет, он не шляется. Неужто его похитили? Вообще-то вряд ли... Но вдруг?

Испуганное лицо служанки вопрошало: «Что делать-то станем? Что делать?»

— Сюндзи ведь уже пообедал? Когда Кэндзо проснется, покорми и его.

Отделавшись от служанки, Хацуэ твердила себе: «Успокойся, только успокойся!» С этими словами она подошла к висевшему на стене телефонному аппарату и сняла трубку. Попыталась прийти в себя, но руки дрожали, не слушались. Сначала она хотела позвонить мужу на работу, но потом сообразила, что он уже, наверное, ушел и потому произнесла:

— Девушка, дайте номер 811, район Мита, клиника Токита.

Трубку сняла какая-то медсестра. Наверное, она была новенькой, и имя Хацуэ ничего ей не говорило. Поэтому пришлось сказать:

— Это дочь главного врача, позовите маму!

Как только Кикуэ взяла трубку, Хацуэ ощутила себя ребенком.

— Беда! Юта не вернулся домой! Занятия закончились уже полтора часа назад, а его все нет!

Хацуэ в подробностях расписала свои мытарства, не преминув чуть преувеличить масштабность поисковых работ. В общем, у нее выходило, что Юта не заигрался где-нибудь, а его наверняка заманили, увели, похитили.

— Вот такие дела! Что с ним стряслось?! Мама, вы меня слышите?

— Слышу, хорошо слышу.

— Так что ж молчите?

— Так ты мне и слова вставить не даешь.

— Надо немедленно сообщить в полицию!

— Погоди, подожди чуть-чуть. Что ты так кипятишься?

— Не могу я ждать! Может, его уже убили! Что делать?!

— Все в порядке. Если его и похитили, ничего с ним плохого не сделают. Бандитам только деньги нужны.

— Выкупа хотят, говорите? Да только у нас денег нет! Я ведь вам правду говорю…

Таясь от служанки, последние слова Хацуэ произнесла шепотом. Вообще-то она не имела представления о финансовых делах семьи. Каждый месяц муж выдавал ей расходные деньги, но она до сих пор не знала, сколько он зарабатывает. Временами Хацуэ наблюдала, как муж перебирает ценные бумаги и акции, но он не объяснял ей, сколько они могут стоить. А если бы и снизошел до объяснений, все равно бы она не поняла, в чем состоит ценность этих непонятных бумажек.

Когда Хацуэ вышла замуж, она еще толком не знала, как ведутся домашние дела, а потому ей частенько не хватало выданных денег до конца месяца. Хацуэ не хотелось выпрашивать еще и тем самым демонстрировать свою бестолковость, а потому она со слезами на глазах клянчила у матери недостающую сумму. Временами она мечтала о сумочке, пояске, какой-нибудь красивой обновке или отрезе на кимоно, но опасалась спросить у мужа. Когда же все-таки решалась заговорить об этом, Юдзи хмурился и поначалу отказывал, соглашался только на третий раз, а потому Хацуэ робела, хотя в конце концов все-таки получала желаемое.

Дом Когурэ был старый, черепица отваливалась, крыша подтекала, стены обветшали, обшивка покоробилась, но муж редко звал мастера и занимался починкой сам. Хацуэ удивлялась: ее отец Токита Рихей запросто нанимал нужного человека, и тот умел привести в порядок весь дом сразу. Юдзи же сам карабкался по лестнице на крышу, не хуже заправского мастерового месил глину для подновления стен, сам таскал доски из магазина и пилил их. Хацуэ наблюдала за ним со смешанным чувством восхищения и жалости. Поначалу ей мнилось, что муж любит ручную работу, но потом поняла, что она ему вовсе не по нраву: Юдзи просто жаль денег.

Как она это узнала? Поскольку дом покосился, то ставни закрывались со скрипом, и однажды Хацуэ попросила мужа подстрогать их, однако Юдзи уставился на нее с такой ненавистью, как будто это она виновата в том, что дом обветшал. После этого Хацуэ умно решила больше не указывать мужу на требуемые починки — просто дожидалась, когда он обнаружит непорядок сам и уж тогда возьмется за работу. Хацуэ была уверена, что муж экономит вовсе не потому, что у него нет денег, а из-за скупости, и ей это не нравилось. Хацуэ казалось, что муж ведет себя так, потому что в его семье так было заведено.

Кикуэ решительно произнесла:

— Не волнуйся, никто твоего сыночка не похищал.

— Да, но все же… У меня горло перехватило, я вся дрожу… Я так волнуюсь…

— Послушай, Хацуэ, — твердо продолжала мать, — ребенок всегда что-нибудь может выкинуть. Только Юта — мальчик аккуратный.

— Он трусишка.

— Именно. Именно из трусишек такие аккуратные и получаются.

— Что ты имеешь в виду под словом «аккуратные»?

— Если пойдет — так недалеко, просто забредет куда-нибудь в незнакомое место. Он не забывается. Все будет хорошо. Просто чуть-чуть заплутал — вот и все. Подожди минутку, он сам вернется — вот увидишь.

— Вот уж не знаю! Надо искать его изо всех сил!

— Слушай, девочка, а силы-то у тебя есть?

«Нет», — подумала Хацуэ.

Единственное место, куда мог отправиться Юта в одиночку, — так это к живущей неподалеку старшей сестре мужа Ваки Мицу. Но до сегодняшнего дня он никогда не ходил к тетке без спросу.

В комнате появилась Намия:

— Ваш супруг изволили возвратиться.

Хацуэ бросила трубку и вышла в переднюю. Юдзи уже разулся и стоял с черным кожаным портфелем под мышкой.

— С возвращением, — прижавшись к полу ладонями, произнесла Хацуэ и тут же выпалила: — Беда! Юта еще не вернулся!

Юдзи сделал шаг вперед и повернул к Хацуэ свое беловатное лицо, на котором поверх близоруких глаз утвердились очки.

— Чего? А в чем дело?

— Сегодня занятия заканчиваются в половине двенадцатого, а его все нет и нет.

— Странно. Ты его искала?

— Еще бы! Я побежала в школу, все там обшарила. Что делать-то будем? А если его украли? Может, в полицию позвоним?

Все это Хацуэ скороговоркой выпалила в спину мужу, пока тот шел по коридору.

Юдзи подошел к платяному шкафу, снял пиджак, развязал галстук.

— А где тот свитер, в котором я играю в гольф?

— Вы пойдете играть в гольф?

— Нет, поеду в Кугэнуму.

Так, понятно. Кугэнума — это значит маджонг. В Кугэнуме жил Сасари Юити, которого приютил в своем доме Когурэ Юносин, когда тот учился в университете. Туда-то, в Кугэнуму, и ездил с ночевкой Юдзи по субботам, чтобы поиграть в маджонг.

Юдзи надел свитер, достал из брючного кармана часы, посмотрел на циферблат, стал беспокойно мерять шагами гостиную.

— Послушайте, что делать-то? — повторила Хацуэ.

— Я как раз об этом и думаю, — зло ответил муж. На лбу вздулись синие жилы, ватное лицо побагровело. Когда нарушались его планы, Юдзи всегда обнаруживал свое негодование именно таким образом.

Но Хацуэ знала, что через минуту он придет в себя, и потому продолжила:

— Мне не по себе. Я все думаю: может, его похитили?

— Почему ты отпустила его одного?

Хацуэ взглянула на злющее лицо мужа с недоумением. Поначалу она всегда провожала и встречала Юту, но однажды Мицу сказала своему брату: «Может, мальчику стоит позволить хоть в школу ходить одному? Ему уже семь лет! Пусть приучается к самостоятельности!» И тогда Юдзи велел жене отпускать сына одного.

— Так ведь именно ваша сестра отсоветовала провожать Юту.

— Да, твоя правда, — грустно усмехнулся Юдзи.

Черты его смягчились, глаза, спрятанные за сильными линзами, сузились. Он скрестил руки на груди, задумался. — Надо разделиться на группы и поискать еще. Мицу тоже нам поможет.

— Нет уж! Если она узнает, тут же все на меня свалит!

— Ее же идея — отпускать Юту одного. Так что в случившемся — ее вина!

— Это вы так думаете! А я-то наперед знаю, что ваша сестричка изволит сказать: мол, потому так вышло, что Хацуэ не сказала мальчонке, чтобы шел сразу домой, это Хацуэ не предупредила, чтоб он не вступал в разговоры с незнакомыми людьми…

— Нам каждый человек дорог. А если исключить сестру, то только ты и остаешься.

— Так что же вы намерены предпринять?

— Вообще-то мы договорились встретиться в Кугэнуме в пять часов. Все станут меня ждать, и если я не приеду, как-то неловко получится.

— Тогда я пропала. Без вас — что мне одной делать? А если что-то и вправду случилось?

— Все будет хорошо, Юта вернется. Просто заигрался где-то с друзьями. Сегодня сам заведующий отделом обещался приехать. Сасари его специально пригласил. Мне там надо обязательно быть.

Юдзи снова взглянул на часы, намекая, что ему уже пора отправляться.

— Поняла. Тогда я попрошу помочь своих родственников. Их много, все как один явятся.

— Нет-нет, только вот этого не надо, — Юдзи аж всего передернуло.

Он терпеть не мог Токиту Рихея — отца Хацуэ. Два года назад Хацуэ легла рожать в отцовскую клинику, а Юдзи смотался на воскресенье покататься на лыжах в Сугадайру. В этот-то день и родился Кэндзо. Рихей прямо обрушился на зятя: «Твоя жена здесь в жару лежит, а ты там на иностранный манер в снежку прохлаждаешься!»

Горные лыжи стали модным досугом только в последнее время, и Рихей, конечно, не знал, с чем это, как говорится, едят. Что до самого Юдзи, то он состоял в горной секции, когда учился в Токийском императорском университете, и в то воскресенье его в качестве бывалого ветерана пригласили поднатаскать «необстрелянных» студентов. Но что он мог возразить своему разгневанному тестю? Просто стоял, потупив взор.

Вообще-то после двух сыновей Юдзи очень хотел девочку, и когда пришла телеграмма, что родился снова мальчик, у него не возникло желания немедленно спуститься с гор. В любом случае после рождения Кэндзо Юдзи старался обходить родственников жены стороной и ограничивался новогодним визитом вежливости. Боялся он извещать грозного тестя и о неприятностях, случавшихся в семье.

— Ладно, решено. Я тоже отправляюсь на поиски, — сдался Юдзи. Теперь им овладело беспокойство. — Хорошо, начнем искать. Но только где и как? — бормотал он.

— Может, все-таки сообщим в полицию?

— Нет, это уж чересчур.

— А если он заблудился и попал в околоток?

— Тогда они бы с нами уже связались. Юта ведь знает свой адрес.

— Тогда поищем сами. Я пойду к школе, а вы посмотрите возле дома. А Намия пускай приглядит за детьми. А то у Кэндзо жар — тридцать девять и четыре.

Хацуэ склонилась над малышом. Он по-прежнему спал, нос заложило, ноздри подрагивали, выпуклый лоб был мокрым и жарким. Хацуэ поправила простыню, быстро оглянулась — куда подевался Сюндзи? Нет, все в порядке, он здесь — катается на трехколесном велосипеде под хурмой.

Выбегая на улицу, она привычно крикнула:

— Не подходи к курятнику, а то петух в пальчик клюнет!

Но где же все-таки Юта? Куда он запропастился?

Хацуэ заспешила сначала вверх по склону, потом передумала и ринулась к подошве холма, где улицу пересекали трамвайные рельсы. Хацуэ пошла вдоль путей, потом они разбежались по нескольким колеям, уводившим в гулкое здание с вывеской «Депо Окубо». Жилых домов здесь мало, на улице безлюдно. Хацуэ упорно поднималась по узкой дорожке вдоль путей, по которым со скрежетом карабкался в гору трамвай. И вдруг очутилась на площади перед святилищем Нисимуки Тэндзин.

Постанывали тревожимые ветром ветви деревьев, пробивавшийся сквозь листья солнечный свет катался по земле бесчисленными жемчужинами. Возле качелей с заржавленными скрипучими цепями плакал мальчик. Светлая матроска, поверх нее — фартук… Да, это ее сын! С криком: «Юта! Юта!» Хацуэ уже подбежала было к нему, однако тот вдруг испугался, рванулся прочь… и тут же с воплем: «Мамочка!» прижался к ней.

— Куда же ты запропастился? Твоя мамочка так волновалась!

Худые плечики Юты тряслись, он рыдал, кровь сочилась из носа, весь — в грязи. К платку в кармане фартука налипли комочки грязи, коленки — в чем-то белом.

— Где ты шлялся? Перестань реветь!

Зачерпывая воду из рукомойника у входа в святилище, Хацуэ вымыла сыну лицо и руки, скатала из бумажной салфетки тампоны и воткнула их мальчику в ноздри, отряхнула его матроску.

— А корзинка твоя где?

По субботам не полагалось брать с собой коробку с едой, на сей раз в корзинку положили соломенного карпа, сделанного в качестве домашнего задания.

— Потерялась.

— Где же ты ее посеял?

— Не помню. Я увидел одного человека, он был похож на красного черта, я испугался и убежал. А корзинка потерялась.

— На черта, говоришь? То есть это был мужчина… Он хотел тебя поймать?

— Ага, — подтвердил мальчишка, но как-то неуверенно.

Он пошел в мать смуглым лицом и выпуклыми глазами со складкой на веках. И такие же, как у матери, жесткие волосы. Заплаканные красные глаза бегали, взгляд направлен куда-то в кусты.

В этом районе много храмов и кладбищ, наверное, он забрел туда и какой-нибудь служка напугал его.

— Признавайся — что ты делал все это время?

— Играл, — сказал Юта и снова отвел глаза в сторону. Похоже, он что-то скрывал.

— Ну и где же ты играл?

— В школе.

— Врешь. Я была там, тебя не было.

— Я правду говорю.

— А где так изгваздался? Возле школы такой красной глины нет.

— Рядом со школой есть одно такое… пустырное место.

— Не ври.

— …

— И что ты там делал?

— Искал. Клад искал.

— Я ведь тебе талдычила, чтобы ты из школы тут же домой возвращался, — с напором произнесла Хацуэ и строго посмотрела на сына.

Он как-то сгорбился, лицо приняло испуганное выражение.

— Почему ты умотался на какой-то там пустырь? На таких пустырях детей воруют! Почему мигом домой не явился?

Юта попятился. Хацуэ обдало жаром, она рассердилась, ее прорвало.

— Стой как положено, не кривляйся! Хорошо, а куда ты отправился с этого самого пустыря?

— …

— Молчишь? И как мне узнать правду? Ты там один был? Говори! Правду говори!

Тут Юта разрыдался. Хацуэ допрашивала его со все большим пристрастием, но получала в ответ только слезы. Она совсем вышла из себя и залепила сыну пощечину.

Потом вынула у него из носа окровавленные салфетки, вытерла подтеки, скатала новые тампоны.

— Не реви. Говори правду.

Юта перестал плакать, выпрямился, со злобой взглянул на мать. Ей стало ясно, что сын перешел в глухую оборону. По его крепко сжатым губам она поняла, что он ей ничего не скажет. От растерянности она заморгала. Такое упрямое выражение Юта стал демонстрировать только в последнее время, когда хотел что-то скрыть от матери. И тогда его уже с места не сдвинешь. Вот только пару месяцев назад она обнаружила в его ящике для игрушек стеклянный шарик, который она ему не покупала. Стала спрашивать, откуда взялся, но сын так и не признался, кто дал ему эту стекляшку. Она стала ему выговаривать, что хорошие мальчики ничего не скрывают от своих мамочек, да только ничего так и не добилась. Правда, тогда она подумала, что в его возрасте была точно такой же…

Пока Хацуэ вела ребенка за руку по склону до дома, яркие воспоминания детства охватили ее.

Когда Хацуэ только пошла в школу, ей было сказано, чтобы после уроков она немедленно возвращалась домой. Однако случилось так, что она зашла в гости к своей однокласснице, заигралась и вернулась поздно. Мало того, что она отправилась в гости без спросу, она пошла именно к той девочке, с которой Рихей строго-настрого запретил знаться. Он сказал, что у нее дома «грязно и кишат микробы» — девочка жила в трущобах на берегу реки возле моста Саннохаси. В классе эта девочка сидела рядом с Хацуэ, у нее вечно текло из носа, она носила замызганное и застиранное платье. Хацуэ не могла ответить себе, почему в тот день согласилась пойти к ней в гости. Может, это было любопытство, а может, жажда приключений…

Девочка жила в покосившемся бараке с прогнившим карнизом. Перед домом — сточная канава, воняло нещадно. При входе — кухня, рядом — комнатенка с пятью или шестью ребятишками. Хацуэ явилась для них нежданно-негаданно, но они отнеслись к ней по-доброму, они сразу подружились, стали играть. «Бобы готовы, бобы сварились! И сейчас мы их слопаем! Мням-мням!» С этими криками дети трепали голову «воды», которого они называли «чёртом». «Нет, еще не сварились!» — дразнили они его. Потом с криками «сварились! сварились!» «чёрта» запихали в стенной шкаф, а он стал барабанить по стенкам, изображая привидение. И тогда все разом выбежали наружу.

В школе Хацуэ приходилось играть и в «чёрта», и в прятки, но игра в доме у реки ей показалось много интереснее. Она заигралась, с непривычки оступилась и угодила в канаву, вымазалась с ног до головы — подружка отмывала ее колодезной водой. Хацуэ пришла в себя и бросилась домой, когда уже стемнело. Она предстала перед отцом в промокшем платье. Он ужасно рассердился и учинил суровый допрос. Хацуэ получила по щекам, на которые падали спутавшиеся волосы, но держалась твердо — так и не призналась, где была. Она знала отцовский норов и потому не вняла увещеваниям, со страхом представляя себе, что его гнев обрушится на семью подружки и отец устроит выволочку родителям подружки и ей самой. Поэтому Хацуэ молчала — ради подруги. Вот и получается, что ее Юта пошел в нее...

Хацуэ ласково произнесла:

— Ну что, договорились? Теперь ты больше не будешь задерживаться?

Юта кивнул.

Они уже почти дошли до дому. Юта замедлил шаг, дернул маму за палец, за который держался.

— В чем дело, сынок?

— Я кушать хочу.

— Вот и хорошо. Сегодня на обед тефтели. Ты ведь любишь тефтели?

Это известие придало малышу бодрости, и он прибавил шаг.

Услышав, как открываются двери, выбежала Намия. С криком «братан вернулся!» примчался Сюндзи.

Потом настала очередь отца.

— Где ты его нашла?

— Возле святилища Нисимуки.

— Ничего себе! Далековато. И что он там забыл?

— Он искал клад, а потом заблудился.

— Вот дурак! А я волновался.

— Скажи папочке, что больше так не будешь.

Юта пробормотал что-то и наклонил повинную голову.

— Хорошо, проехали, — с облегчением произнес отец. — Ладно, я пошел. Я уже позвонил, что задержусь, но теперь, может быть, поспею вовремя.

Хацуэ велела служанке накормить Юту и вышла в переднюю проводить мужа. Обуваясь, Юдзи вдруг неожиданно сказал — будто только сейчас вспомнил:

— Да вот что еще: сестра сказала, что хочет повидать тебя.

Хацуэ свела брови.

— Ваша сестра? Ну и какое же у нее дело?

— Сказала, что непременно должна поговорить с тобой.

— Вряд ли это будет приятный разговор. Она хоть обмолвилась, чего ей надо?

На правах золовки Ваки Мицу имела обыкновение позлословить относительно Хацуэ. Когда та только вышла замуж за Юдзи, обнаружилось, что в доме нет водопровода, и тогда Хацуэ стала просить мужа провести воду. Мицу тут же заявила: «Колодец в нашем доме вырыл отец, и всем известно, какая у нас тут вкусная вода. А водопроводная вода — это такая гадость!» И хотя в конце концов вышло по желанию Хацуэ, но это сопровождалось такими комментариями со стороны Мицу… Или вот совсем недавно она стала упрекать Хацуэ, что не следует баловать ребенка и провожать его в школу… А обернулось это сегодняшними расстройствами.

— Прошу меня, конечно, извинить, — мягко начала Хацуэ и продолжала по нарастающей, — но только теперь я намерена встречать и провожать Юту. И пусть ваша сестрица говорит, что ей вздумается.

— Хорошо, пусть будет по-твоему, — сломался Юдзи под напором жены.

— И доведите это, пожалуйста, до сведения вашей сестрицы. Фу, гадко!

— Разумеется.

— А что, по своему дельцу Мицу сюда сама придет или как?

— Нет, она сказала, чтобы ты к ней пришла.

— Ничего себе! Мне противно идти к ней по вызову.

— Я так и знал… — произнес Юдзи и посмотрел на часы. Было уже без четверти три. Если не выйти сейчас же, он опоздает. Но Хацуэ захотелось повредничать, и она умышленно тянула время.

Юдзи снял очки и подышал на линзы.

— Понимаешь, насколько я понимаю, речь идет о твоей сестре Нацуэ, — сказал Юдзи.

Хацуэ сделала большие глаза: ничего себе! Нацуэ видела Мицу всего пару раз, никакой дружбы между ними не было. Мицу никогда не расспрашивала о Нацуэ, та же за глаза именовала ее «отсталой теткой».

— Ладно, скажу правду. Мицу хочет женить Кэйскэ на Нацуэ.

— Что-что?! — у Хацуэ от неожиданности аж дыхание перехватило. Она немедленно решила, что старший сын Мицу и ее сестренка — не пара, и ничего путного из этой затеи не выйдет.

Кэйскэ исполнилось двадцать шесть лет — на год меньше, чем Хацуэ; он был лейтенантом. Нацуэ было двадцать, время для замужества уже подходило, но беда заключалась в том, что ей не нравились военные. Она закончила женскую школу, работала в районе Ситамати в социальных яслях при Токийском императорском университете, отличалась принципиальностью, ненавидела военных, и ее отец Токита Рихей, который сам когда-то служил флотским врачом, бывало, сурово отчитывал ее, кричал, что она, как и все женщины, — нахалка.

Но самая большая проблема состояла в том, что и сам Рихей ненавидел армейских. Исходя из того, какие реплики он ежедневно отпускал по поводу сухопутной армии, было невозможно представить, что он согласится отдать свою дочь за какого-то там лейтенантика.

— Может, это выйдет обидно для Мицу, да только ничего не получится.

— Неужели? А мне-то казалось, что все будут довольны.

— Нацуэ ненавидит военных. К тому же и Кэйскэ вряд ли понравится такая своевольная девушка, как моя сестра.

— Видишь ли, это сам Кэйскэ завел разговор. Вот, мол, в прошлом году мы познакомились с Нацуэ летом на море…

Да, это и вправду так. В семье Токита было принято снимать на все лето дом в курортном городке Хаяма. После замужества Хацуэ это обыкновение перешло и в ее новую семью, а в прошлом августе семья Ваки приехала навестить их со своей виллы в Дзуси. Кэйскэ вообще-то выглядел моложе своих лет, а теперь он загорел и походил на подростка. Трудно было заподозрить в нем лейтенанта императорской армии (в прошлом году он был еще младшим лейтенантом), он дичился, говорил мало, был неприметен. И вот теперь, оказывается, он положил глаз на Нацуэ…

— Ну, что скажешь? — жалобно спросил Юдзи. — Может, все-таки сходишь к Мицу?

— Раз вы меня просите, тогда схожу.

— Сходи, пожалуйста, я тебя прошу.

— Хорошо.

Юдзи держал в руках огромный портфель, который всегда брал с собой, когда отправлялся играть в маджонг. В понедельник он прямиком поедет на работу из Кугэнумы, а на работе положен пиджак.

Юдзи ушел — его плечи прямо-таки расталкивали лучи предвечернего солнца. Он шел, приплясывая, — уж так ему хотелось поиграться в свой маджонг. Хацуэ не понимала, чем может настолько увлекать это занятие. Юдзи редко оставался дома на субботу и воскресенье. Маджонг, хайкинг, зимой — лыжи. Играть с детьми или куда-то водить их представлялось ему обременительным.

Дети являлись на свет, но отца с ними не было. Хацуэ поначалу чувствовала себя одиноко, но в последнее время стала тешить себя тем, что в конце недели ездила к родителям. Даже на болезнь Кэндзо муж не обратил никакого внимания.

Хацуэ позвонила матери в Миту:

— Юта нашелся.

— Вот и славно. Не поранился?

— Упал, коленки ободрал. Только и всего. Зашел на пустырь какой-то, сокровище искал, заблудился.

— Да, с детьми такое случается. Мальчишкам в этом возрасте хочется показать, какие они смелые. Ну что, заглянешь сегодня?

— Да. У Кэндзо жар, хочу, чтобы отец посмотрел его. Я дала лекарство, но все равно у него держится тридцать девять и четыре. Наверное, воспаление миндалин.

— Если такая температура, то ему нельзя ехать на электричке. Давай я пришлю машину. Сегодня у отца домашних визитов нет, он на срочной операции, машина свободна. Операция серьезная, он будет занят часа два-три.

— Вы меня здорово выручите. Я сейчас выбегу по делам, пришлите машину к четырем.

— Договорились.

— А Нацуэ дома?

— Ее нет, она поехала в универмаг на Гинзе, вернется вечером. У тебя к ней дело?

— Да нет...

Хацуэ повесила трубку.

Намия кормила Юту. Хацуэ взглянула на них и прошла в комнату, села к низенькому столу. Она вдруг почувствовала, что проголодалась, налила в холодный рис холодный овощной бульон, зачавкала. При муже она себе такого не позволяла.

Кэндзо встал с постели, подошел к матери. Она посадила его на колени. Он был горячий, как огонь. Хацуэ бережно отнесла сына обратно в постель, обтерла полотенцем измученное личико. Сюндзи играл в песочнице один. Он прокричал: «Юта! Беги скорей ко мне!»

Хацуэ забеспокоилась: какое кимоно ей надеть для визита к Мицу?

 

Купить трехтомник «Столица в огне» в издательском интернет-магазине!