«Привычный мир», Хван Согён
1
За рекой, где кончалось поле, садилось солнце. Стоило на мгновение отвести взгляд, как оно, круглое и огромное, уже скрылось за горизонтом. Грузовик обогнул город и выехал на дорогу вдоль реки, но, не доезжая до моста, попал в пробку и постоянно останавливался.
Мальчик стоял в кузове за водительской кабиной, держась за поручень, и мог видеть все, что происходило впереди и сбоку, у реки. Они с матерью сели в этот мусоровоз в восточной части города. Еле двигаясь, грузовик свернул с набережной, пересек узенькую речушку и выехал на грунтовку. На западе только что село солнце, и начало темнеть. На севере за прибрежным холмом виднелась маленькая деревушка, в окошках домов мерцал уютный свет. Мальчик подумал, что вот в какой-нибудь такой деревне и они с матерью будут жить.
Он наткнулся взглядом на вздымающийся в сумерках на ветру высоченный мискант, ему вдруг представилось, что они добрались до далекой незнакомой земли. Грузовик включил фары, и вокруг сразу стали видны клубы пыли. Машина поехала вверх по извилистой дороге, покидая деревушку с уютными огнями, и в темноте по лицу мальчика хлестали какие-то колосья. На свалке в восточной части города, откуда отправился грузовик, кроме мальчика с матерью, в кузов, протискиваясь через кучу мусора, залезли еще трое мужчин и две женщины. Все они прихватили с собой по куску полиэтилена: кто-то сидел на нем, другие обмотали нижнюю часть тела, — и каждый крепко держался за поручень кузова. Они сидели посреди мусора с самого начала и не могли ощущать того зловония, которым уже крепко пропитались. Но когда грузовик, поднявшись по извилистой дороге, остановился на пустыре, дыхание всех их перехватило от резкой вони. Невыносимо разило гадкой смесью испражнений, канализационных вод, протухшей еды и вываренной соевой пасты. Рой мошек вился около лица, рук и ног пассажиров, и особенно нахально насекомые протягивали свои холодные липкие хоботки к глазам и губам.
Мальчик никому не сказал своего имени. И фамилии своей, разумеется, тоже. В школе всех называют громко по имени и фамилии, но это относится к мелюзге младшеклассникам. Однажды — ему было уже четырнадцать — при встрече с хулиганами в переулке он прибавил себе еще два года, а в наиболее критичный момент, когда эти типы попытались проверить растительность у него в трусах, он ударил одного и выбил тому передний зуб. Конечно, у него самого тут же хлынула кровь из носа, и, возможно, было повреждено ребро, потому что в течение месяца после этой стычки у него немела грудь при каждом вдохе и выдохе, но лицо он сохранил. Пацаны из переулка придумали ему прозвища — Кузнечик, Цапля, Пучеглазый. Длинношеий кузнечик — так его называл учитель, когда он учился в четвертом классе, потому что у мальчика были длинные ноги и он хорошо бегал, позже прозвище сократилось просто до Кузнечика. Цаплей его тоже прозвали за длинную шею и ноги, избегая сравнения с благородными аистом и журавлем. Оба эти прозвища ему не нравились, а вот Пучеглазый казалось нормальным. Это имя ему дал участковый района, где они проживали. Они с пацанами разбили окно полицейского участка и пытались сбежать, но кого-то из них поймали, и, когда они отбывали наказание, стоя на коленях, полицейский подошел к мальчику и, несколько раз постучав ему по голове стопкой бумаг, выкрикнул: «И этот пучеглазый щенок еще злобно таращится на меня своими рыбьими глазами! Ишь, глазищи выпучил! Отца своего приведи, щенок!» С тех пор, когда друзья называли его другими кличками, он отчаянно молотил их кулаками, а на Пучеглазого либо не реагировал, либо откликался. При встрече с ровесниками он даже сам представлялся Пучеглазым. Пучеглазым его назвали, всего лишь чтобы отличить от других отбывавших наказание в участке, но эту кличку он решил сохранить, подобно тому, как вышедшие на свободу зеки делают наколки на память об отбытом сроке.
Пучеглазый бросил школу после первого семестра пятого класса начальной школы. Его мать торговала на рынке и зарабатывала на аренду комнатушки в неблагополучном районе и пропитание их двоих. Он болтался с пацанами с района, а потом нашел себе работу в магазине одежды на рынке. Магазины одежды располагались вдоль больших улиц, но швейная фабрика была на задворках, и многие владельцы бутиков снимали там цеха со швейными машинами и пятью-шестью рабочими. Работа Пучеглазого состояла в том, чтобы бегать между фабрикой и магазинами и сдавать сшитую одежду или относить на фабрику ткань, нитки или пуговицы, — разные мелкие поручения. Когда начало темнеть, Пучеглазый побежал туда, где работала мать, но увидел только сворачивающих торговлю других женщин, а ее нигде не было.
— А вы не знаете, где моя мама?
— Мать твоя изменяет тебе, у-ха-ха! — подшутила над мальчиком одна из женщин, а другая ее поддержала:
— Отец твой вроде появился.
— Отец?
Он побежал на улицу закусочных, куда указала женщина. Свернув в переулок, весь пропахший жареной рыбой и супом из кровяной колбасы, Пучеглазый осматривал забегаловки по обе стороны улицы, пока наконец не увидел мать, сидящую в одной из них лицом к лицу с каким-то мужчиной. Мужчина сидел спиной, и мальчик не мог разглядеть его лицо, а только то, что на нем был военный китель и голубая бейсболка. Пучеглазый нерешительно вошел, мать первая его заметила и подозвала. Подойдя к столу, мальчик хотел было взглянуть незнакомцу в лицо, но тот, повернув голову, вытянул руку, чтобы потрепать Пучеглазого за волосы, и мальчик тут же отпрянул. Он понял, что перед ним не отец. Мужчина неловко опустил руку и сказал:
— Вырос-то как. Кажется, еще только вчера делал первые шаги…
— Поздоровайся. Это друг твоего отца.
Пучеглазый едва кивнул и, сев рядом с матерью, принялся пристально разглядывать мужчину. Большие выразительные глаза, широкий нос — у него была довольно приятная внешность, но под левым глазом расплылось почти на всю щеку большое синее пятно. Где же он его видел? А, точно! Это же барон Асюра в сине-красных одеждах, с длинным подбородком и наполовину синим, наполовину белым лицом. Правая рука дьявола доктора Хелла, злодей, который замышляет коварные планы против борца за справедливость Мазингера[1]. Пучеглазый начал закипать от злости и, сжав кулаки, уставился на незнакомца.
— Пусть и лачуга, зато свой дом без арендной платы, можно заработать в три раза больше, чем тут, да где еще найдешь такую работу? — продолжил начатый разговор мужчина, мать, подавшись к нему всем телом, кивала.
— Я ведь не знаю, когда его отец выйдет… Если вы нас зарегистрируете, мы все сможем!
Мужчина глянул на Пучеглазого, который не отрываясь смотрел на него, сжав кулаки, и спросил:
— Тебе сколько лет?
Пучеглазый не разжал губ — не мог же он в присутствии матери сказать, что ему шестнадцать, и мать ответила за него:
— Ему четырнадцать.
Мужчина удивленно раскрыл рот, как будто услышал что-то невообразимое.
— Быть не может, такой здоровый, и всего четырнадцать? Если тебя спросят, отвечай, что тебе шестнадцать.
Пучеглазый пробормотал немного застенчиво, несмотря на бурю, бушующую в его душе:
— Всем моим друзьям по шестнадцать…
— Хорошо, хорошо. Получается, окончил среднюю школу. Так или иначе, ты официально зарегистрируешься и будешь работать в первой линии, он во второй линии будет заниматься сортировкой, тогда вы вдвоем заработаете еще больше.
Вернувшись домой, мать была так возбуждена, что ночью не смогла сомкнуть глаз.
Наконец, их попросили освободить комнату, и, несмотря на то что проблем у них прибавилось, это было к лучшему. Появилась работа, будет дом — можно было перевести дух.
Отец и мать Пучеглазого выросли в одном приюте. Отец первый сбежал, шатался по городу и подрабатывал то там, то сям. В конце концов он стал главным по сбору старья в одном маленьком районе. Тогда он вернулся за матерью. К тому времени она уже выросла и жила в приюте, присматривая за малышами до шести лет. Среди вещей, которые собирали для старьевщика, нередко попадались и совсем целые — часто так сбывали краденое, поэтому многие работяги прибегали к воровству. Их вызывали на допрос в полицейский участок, на территории которого увеличилось количество краж, одному как-то крепко попало, приказали повесить. Отсидевшие матерели и уже без зазрения совести залезали в большие дома и выносили оттуда предметы из меди и алюминия, которые можно было легко сбыть. Блуждая в поисках старья в жилых кварталах, они примечали пустые дома, потом обчищали их.
Отец пропал без вести в тот год, когда Пучеглазый бросил школу. Вообще, с его исчезновением условия жизни так ухудшились, что продолжать учиться было невозможно. С отцом такое случалось и раньше, поэтому мальчик с матерью ждали его почти две недели, полагая, что его снова закрыли. Обычно в таких случаях родных вызывали в участок и сообщали, где его держат, но в этот раз не было никаких вестей, только один молодой парень, который работал с отцом, шепнул матери, что отца направили в какой-то образовательный центр. Прошел слух, что новый генерал, захвативший власть, заявил, что очистит общество от всех этих гангстеров, зеков, хулиганов и просто растатуированных раздолбаев, вносящих смуту в размеренную жизнь обычных граждан, и прикажет, вне зависимости от возраста, ловить и отправлять их всех в образовательные учреждения, где из них будут делать новых людей. Много людей исчезло. Про них говорили, будто они проходят реабилитационное обучение на территории войсковой части района. Не сказать, что раньше семья Пучеглазого жила шикарно, но голодать не приходилось, а теперь, чтобы поесть три раза за день, им с матерью приходилось крутиться без устали. Когда он еще ходил в школу, ребята из многоквартирных домов дразнили его отбросом, бомжом и бандитом, а он с веселой злостью колотил обидчиков руками и ногами.
— Времени нет. Выходите скорее.
Водитель поторопил пассажиров, открыв дверь. Люди стали скатываться с горы мусора, передавая друг другу узлы со своими пожитками. У Пучеглазого с матерью был с собой тюк с вещами, корзина с хозяйственными принадлежностями и пластиковый пакет. Водитель завел мотор, газанул так, что копоть из выхлопной трубы столбом поднялась вверх, и уехал. Как только все вылезли, из темноты появились инопланетяне. На них были сапоги, бейсболки и строительные каски с отражающими зеркалами на лбу, как у шахтеров. На руках толстые резиновые перчатки, на лицах огромные маски. Один из пришельцев подошел к мальчику с матерью и снял маску, но они все равно не смогли его узнать.
— Да я это, я. Пошли туда.
Услышав этот голос, мать схватила Пучеглазого за руку. Барон Асюра с легкостью взвалил на плечо их тюк, схватил пакет, и женщина с мальчиком поспешили за ним, неся вдвоем корзину. Вдали поблескивали огни грузовика, который взбирался на свалку, ревя и поднимая клубы пыли.
Подойдя поближе, путники поняли, что мерцающие огнями домики, которые они видели раньше, оказались трущобами разной формы. Там были и палатки, и обтянутые полиэтиленом понатыканные как попало деревянные доски, и жилища, построенные из разных вывесок и картонных коробок. Эти лачуги стояли очень близко друг к другу, так что между ними едва мог протиснуться человек, а вдоль них шла узенькая дорожка. В полиэтиленовых окошках поблескивал свет — значит, там жили люди. К длинным рядам примыкали пустые участки земли. Там горели костры, вокруг которых сгрудились мужчины и что-то варили, жарили и пили сочжу и макколи[2]. Барон Асюра представил им мать Пучеглазого.
— Она мне как сестра. Официально зарегистрирована, так что считайте ее частью семьи.
— А что, одной рукой стало больше.
Они даже не посмотрели на стоящего позади Пучеглазого, а угрюмый мужчина, раздувавший огонь в жестяной бочке, пробурчал, что, мол, Асюра мог бы хоть проверить, есть ли у нее печать, подтверждающая, что она обладает достаточной силой для этой работы.
— Да, но ведь в нашем секторе уже зарегистрировано официально сорок пять человек.
— Шеф, в последнее время в нашем секторе попадается все меньше ценного, тревожно как-то.
— Во всяком деле бывают черные и белые полосы. Ну-ка, кто нам поможет? Я угощаю сочжу!
— Лачуга, где жил старик Миджан, вроде пустая…
— Да когда это было, уже четыре дня прошло. Я недавно проходил мимо, там все, чем можно поживиться, уже растащили.
Пучеглазый с матерью проследовали за тремя мужчинами в лачугу. Там остался только пол. Линолеум кто-то отодрал, и там лежали только намокшие куски гофрированного картона. Один из мужчин, шедших за бароном Асюрой, сказал, подняв с пола кусок картона:
— Э-э-эй, да тут один пенопласт остался.
— Здесь ничего нет, а вот там, рядом с моим домом, остался, давай построим.
Двое мужчин, услышав слова барона Асюры, о чем-то зашептались и захихикали.
— Конечно, не может же шеф-вдовец жить вдалеке от своей сестры.
Барон Асюра сделал вид, что не слышит, и сказал, подбирая с полу все, что можно было использовать:
— Ну и отлично. Тогда нужно положить новый картон, покрыть его линолеумом — на это уйдет не больше часа.
Пучеглазый с матерью дошли за бароном Асюрой до угла переулка, образованного лачугами. Оттуда все было видно отлично. До соседнего района было неблизко, он располагался у самого горизонта, и дорога, спускаясь и поднимаясь по горе мусора, уходила вдаль. Пока трое мужчин собирали хлам для строительства дома, мать с сыном сложили свои вещи рядом с домом барона Асюры, сели нахохлившись и стали ждать.
— М-да, а я-то думал, что мы возвращаемся в деревню, — пробурчал сын, а мать сказала, глубоко вздохнув:
— Ну и здесь люди живут.
— Да какие люди… гора протухшего мусора с роем мух.
Пучеглазый сплюнул со злостью, а мать с деланой радостью сказала:
— Да ведь все вокруг — это деньги.
Он не мог сходу разобрать, из чего состоит эта чернеющая в темноте гора. С шумом и гвалтом один за другим появились мужички с тележкой, полной хлама. Все было собрано на свалке. Бревна разной длины, ящики из-под рыбы и куски полиэтилена с рыбного рынка, палатки, которые используют уличные торговцы, черное сукно из парников, пестрый линолеум и еще много чего. Территория на месте дома вдруг превратилась в стройплощадку, из других лачуг люди стали вылезать на помощь. Барон Асюра руководил. Сначала обрубили и скрепили бревна, чтобы они стали одной длины, и установили их в качестве свай для будущего дома. Расколотили молотком ящики из-под рыбы и прибили эти доски внахлест — получились стены. К ним прибили пенопласт, а сверху — картон. На голую землю постелили полиэтилен, на него — пенопласт, положили сверху куски картона и накрыли все линолеумом. На крышу из досок тоже положили полиэтилен, также накрыли картоном, сверху застелили сукном и линолеумом и прибили бревна, чтобы все это не разлетелось. Наконец, они накинули на крышу палатку, и постройка превратилась в лачугу в четыре пхёна[3]. Она прилегала к дому барона Асюры и спереди казалась больше остальных. Обе постройки выглядели как единое целое. Барон Асюра зажег свечу на плоском камне, и в комнате стало светло. Мать достала из кучи тряпья какие-то лохмотья, старательно надраила ими пол, и цветы на линолеуме ярко засверкали.
— Боже, это прямо волшебство какое-то. Если достать керосинку, здесь и готовить можно будет.
Мать все восхищалась, осматривая новое жилище, а Асюра, голубое пятно на лице которого стало еще более заметным при свете свечи, сказал, покачав головой:
— Не волнуйся, у нас все это есть. Так, пора бы перекусить и выпить, пошли!
Выйдя на улицу, где горели костры, Асюра протянул трем помощникам несколько купюр.
— Сбегайте за раменом и сочжу, бутылок пять купите.
На жаровне, сделанной из половины канистры, что-то аппетитно бурлило.
— Чем сегодня закусывать будем? — спросил Асюра, и ему ответил один из мужчин с нахлобученной по моде строительной каской на голове:
— Котсомтхан[4], конечно же. Я щедро его поперчил, пальчики оближешь!
Молодой парень вернулся из магазина с пакетом. Асюра достал из него лапшу, сорвал крышки с упаковок рамена и высыпал специи в бурлящее рагу. Он собирался закинуть туда и лапшу, но Каска его остановил:
— А-а-а, подождите-ка. Рамен в самом конце… После того, как основное съедим.
— Нам сегодня везет. Это настоящая ветчина из соседнего сектора.
— А что, нам нужно помогать друг другу. Наш шеф вот не зависит ни от кого, мог бы заняться и тем сектором.
— А какая комиссия на индивидуальном секторе? — спросил Каска, и Асюра, скривившись, пробормотал:
— Нам и не снилась такая.
— На участке сортировки можно прокормиться. Хотя, конечно, основное попадает в руки главы индивидуального сектора.
Каска достал из кармана погнутую ложку, обтер ее о рукав и, помешав рагу, попробовал.
— Сдохнуть можно!
Асюра выловил в почерневшие миски куски сосисок и ветчины, залил их бульоном и подозвал Пучеглазого с матерью.
— Ну, раз вы у нас новенькие, вам и пробу снимать.
Мать осторожно попробовала и тихо проговорила, обращаясь к Пучеглазому:
— Да это же вкус пудэччигэ!
Пучеглазый съел сосиску из супа и принялся спорить с матерью. Мужчины разливали сочжу в бутылки из-под йогурта, которые они нашли на помойке, с обрезанными горлышками и остатками грязи и отбросов. На запах еды мгновенно слетелись полчища мух. Они без зазрения совести облепили палочки для еды, так что их страшно было даже в руки взять, и улетали чуть ли не изо рта. Некоторые паразиты вовсе упорно сидели на еде и, лишь оказавшись на кончике языка человека, покидали добычу.
— Посмотри на них, прямо полны энергии!
— Ночью они едва шевелятся, а стоит зажечь огонь — и посмотри только на них!
— Э-э-э, ведь собирались проститься, когда лето закончится, а тут, глядишь, и до чхусока[5] вместе пробудем.
— Прямо как будто мяса поели! Сколько ж мы этих мух за лето съедаем!
Пучеглазый ел, неотступно следя за мухами, но все же одна из них, упав в суп, застряла у него в горле, и он закашлялся. Асюра выловил лапшу, которую он до того бросил в бульон, и протянул миску матери.
— Только научившись есть и жить так, вы сможете стать настоящими работягами.
[1] Барон Асюра, доктор Хелл, робот Мазингер — герои популярной японской манги и аниме «Мазингер».
[2] Сочжу — корейская рисовая водка с содержанием спирта от 18 до 45% (наиболее популярный вариант — крепостью 20%). Макколи — корейское традиционное рисовое вино крепостью до 7%.
[3] Пхён — корейская мера земельной площади, равная 3,3 м².
[4] Котсомтхан — разновидность пудэччигэ — рагу из тушеных овощей, мясных копченостей, рисовых клецок и кимчи. Здесь используется игра слов: «котсом» означает «остров цветов», а «тхан» — суп.
[5] Чхусок — корейский традиционный праздник, отмечаемый 15-го числа восьмого лунного месяца (обычно попадает на сентябрь-октябрь).
